Анна Матвеева - Девять девяностых

— Ну вот доедем, и будут вам дома.

— А куда вы нас везете?

— В поселок Дружинино. До него кил о метров семьдесят.

— Ой, вы что! — Олень так кругло выкрикнула эти слова, как будто сама превратилась в букву О.

Ада превратилась в букву А. Эйфелева башня или ракета на старте.

— А-а-а-а! — закричала Ада. — Нам нужна другая Дружинина. На Сортировке!

Водитель тоже превратился в буквы — много гласных, много согласных, много шипящих и целый лес восклицательных знаков! И описаний, и перечислений, и повелительных наклонений. Ну что за дуры, прости господи! Как можно перепутать поселок Дружинино с Дружининской улицей? И что теперь делать? Толстая пассажирка плачет, у чернявенькой губа трясется, как у дочки в детстве. Дома у водителя — такая же дура. Двадцать лет — ума нет. Тоже, поди, ездит куда ни попадя, пока он решает в голове задачу про бензин и хлеб.

Развернулся и молча — на Сортировку. Когда ехали по Бебеля, уже совсем успокоился, даже пошутил, но девчонки не ответили. Боялись. На Дружининской сунули ему пятерку, толстая добавила еще рубль.

А похолодало как, надо же. Август, город в дымке — как будто ему отключают небесное тепло. И рябина уже красная, хлестнула гроздью по стеклу машины — точно кулаком заехала.

Ада и Олень поднимались в Алешину квартиру и хохотали навзрыд, так что им самим было непонятно — они что вообще делают, смеются или все-таки плачут?

Алеша открыл дверь сразу, будто сидел с той стороны на коврике, как голодный кот. Сережа тоже был, но его никто не замечал, поэтому он вскоре исчез. Совсем неинтересный мальчик, даже удивительно, что стал впоследствии знаменитым художником. И еще удивительнее — долгие годы прошли, но тот унизительный вечер Сережа так и носит с собой каждый день, как бумажник и рабочий блокнотик.

— Папа, я хочу твоего блокнотика, — лепечет младший сын. Да, годы прошли, есть младший сын и старший сын, Сережа пойман славой и задушен успехом, но унизительный вечер юности, когда девочки смотрели сквозь него, этот вечер с ним навеки. Мы с тобой, как гусь с водой. Его графика, выставки, награды, книги — все родом из того вечера… Девочка с адским именем и невидящим взглядом. Где она, эта Ада?

Когда Сережа убегал из квартиры, бахнув дверью, Алеша развлекал гостей и был такой еще мальчик, господи, ну просто жалость сплошную вызывал и сочувствие, а не то, что мечтал бы вызвать.

Накрыл стол: скатерть, салфетки, сервелат колесиками, сыр пластинками. Вино в бутылке и еще две газировки «Колокольчик». «Это он, наверное, себе взял», — оглушительно шепнула Олень. Сам Алеша — в рубашке, застегнутой чуть ли не до кадыка. И в брюках со стрелками, и в домашних тапках, как у Адиного папы. В ту пору вообще почти всё было как у кого-то. Застраховаться от совпадений могли разве что бандиты-небожители.

Алеша не знал, о чем говорить с девочками, а Сережа, который знал, но не имел шансов это доказать, к тому времени уже бахнул дверью. Олень и Ада сидели на диване, блестели колготками и вздыхали, как Портос во втором романе. Олень была голодна и таскала колбасу с тарелки — укатывала по колесику. Хоть какое-то занятие.

Уйти сразу — жаль мальчика. Он старался — стол, колбаса, папины тапки, такие трогательно знакомые. И как отсюда добираться до родной Посадской? Можно стрельнуть денег у Алеши, но не сразу же, как приехали.

Олень покончила с колбасой и принялась за сыр.

Ада спросила — из вежливости и от скуки:

— Ты где учишься-то?

Алеша тут же вспыхнул — как газовый костер под чайником, который по-хозяйски зажгла Олень. Горелые спички здесь бросали в формочку для кекса. Оказалось, мальчик учится в архитектурном, мечтает стать дизайнером.

— Это модно, — признала Ада.

Олень доела сыр. Видно было, что хочет еще, но Алеша вместо сыра притащил папку с рисунками и долго не мог развязать шнурочки — детский сад, честное слово.

Каждой маме мальчика однажды приходится вспомнить такую картинку из юности. Смеялась над юношей? Получи пожизненную расплату — страх за своего сына, чтобы его не обидела какая-нибудь бессердечная дрянь. Кто только воспитыват этих девок, не для них мы ростим сыновей, спасибо, бабуля, что добавила от себя пару слов. Но это мы опять бежим где-то впереди — тогда еще и мысли не было, что Ада или Олень однажды станет мамой. И не было мысли, что одна из них так никогда ею и не станет.

Развязал шнурочки, аллилуйя! Вытаскивает какие-то рисунки. Диагноз: летальный исход наступил вследствие скуки, время смерти 22:35. Однако! Засиделись они. Олень с трудом фокусирует взгляд на рисунках — мыслями она в холодильнике, обнадеживающе пузатом.