Павел Ф. Гаммал - Секс и ветер

Закрыв кран, он насухо вытерся большим махровым полотенцем и на цыпочках, стараясь не разбудить жену и младшую дочь, спящих в соседней спальне, прокрался в свою комнату. За окном тихо серел рассвет. С улицы стали доносится уже ставшие привычными звуки – вот, гремя на всю округу, начали вывозить из домов мусорные баки. А вот сосед снизу пытается завести свой потрепанный драндулет. Через минут десять тот завелся, и теперь сосед еще столько же будет прогревать двигатель на повышенных оборотах. А вот издалека приближается рев моторов – это «подстригальщики кустов» пошли в бой в такое время, что нормальному европейцу это бы и в голову не могло прийти. «Надо было ехать в Германию, как все умные люди, и наслаждаться там тишиной по утрам и вечерам»,- в очередной раз подумал он. Потом услышал шорохи в соседней комнате. Проснулась его семья. Дочь босыми ногами прошлепала в туалет. Жена на кухне включила чайник. Он вошел на кухню, поцеловал ее в еще теплую от подушки щеку, бросив: «Доброе утро».

- Привет, - хмуро пробормотала она, кутаясь в махровый халат.

- Что у нас на завтрак? – спросил он.

- Фуагра и фрикассе из куропатки с трюфелями, – ответила она серьезно.

- Что, что? – удивилась дочь, входя на кухню, вытирая на ходу лицо полотенцем.

- Ладно, - жена налила кипяток в три больших кружки. - Кофе и бутерброды с колбасой и сыром.

- Начинайте без меня, я в ванную.

- Остынет же, - пробормотал он, доставая хлеб.

- Слушай, вот, сколько мы с тобой живем, а ты все никак не запомнишь…

- Что мама не пьет горячий кофе и чай, - закончила за нее дочь.

- Иди уже, а то опоздаешь, - он сел за стол, намазывая кусок хлеба толстым слоем масла.

Кровь. Начала капать из носа, отвоевывая красным желтое пространство у масла на хлебе. Потом полилась тоненькой струйкой, забрызгивая клеенку стола.

- Мама, - закричала дочь.

Он привычно запрокинул голову назад, пытаясь закрыть нос кухонным полотенцем. Подбежала жена, подставив плечо, потащила его в кровать.

- Да, что ж это за напасть такая? – шептала она ему на ухо, пытаясь успокоить и его, и себя, и плачущую дочь. – Вера, не плачь. Иди, помоги мне.

Через час его, закутанного в одеяло, уже укладывали на кушетку в отделении переливания крови.

- Оставьте нас одних, - доктор посмотрел внимательным взглядом, поверх очков прямо в его глаза. – Милый мой, - продолжил он, минуту спустя, - нужно соглашаться на операцию. В следующий раз жены может не оказаться под боком или у нас не будет нужного запаса крови. Мне продолжать?

- Нет, - прошептал он. – А какие шансы?

- Пятьдесят на пятьдесят, - доктор снял очки, отчего взгляд стал каким-то детским. – Но, это лучше, чем сейчас.

- Да, букмекеры на меня сейчас не поставили бы и копейки, - вяло усмехнулся он. – Когда операция?

- Послезавтра, - доктор поднялся и посмотрел на часы. – Надо собрать кровь со всех больниц города, с вашей группой…

Он закрыл глаза, откинувшись на подушку. «За что мне это все? – хотелось плакать, но он пытался сдерживать себя. – Что я делал не так? Грешил? Не верил в бога? Но, ведь в мире миллионы атеистов, и многие живы и здоровы до сих пор. Почему я? Боже, сколько вопросов. Странно, ведь я не верю в существование высшей силы, а обращаюсь к нему в минуту слабости. Может быть, это и есть вера?» Силы постепенно покидали его. Мысли смешались. Он заснул и, обессиленный, проспал двое суток до самой операции. Открыл глаза от слепящего света операционной лампы и увидел ободряющий взгляд доктора.

- Ну что, Петров, - улыбался тот. – Готов?

- Всегда готов, - он попытался поднять руку в пионерском салюте, но кислородная маска помешала ему сделать это. Свет погас.

Открыв глаза, он с изумлением огляделся вокруг. От пола до потолка, все пространство вокруг него занимали стенные шкафы с книгами в абсолютно одинаковых обложках. Он сидел на стуле с высокой спинкой за столом, накрытым на двоих. Стул напротив пустовал. «Что-то здесь не так, - подумал он. – Что меня пугает? Это библиотека. Чья? Где я? Почему одет в это старинный камзол. Это сон? Я сплю. Точно. Меня же сейчас оперируют, а это – действие наркоза. И, поэтому, тишина здесь такая вязкая, как вата».

- Это не сон, Саня, - дверь в дальнем конце зала открылась с визжащим скрипом. – Ты не спишь. И, это – не наркоз.

- Пашка? – он неуверенно приподнялся со стула навстречу. – Но, ты же умер в прошлом году. Или нет? Боже, - он медленно опустился назад, зажав рот ладонью.

- Успокойся, - Пашка сел напротив, предварительно аккуратно расправив фалды своего камзола. – Чайку?