Дженнифер Доннелли - Революция

— Это что и где?

— Пляж — такое тусовое место в катакомбах. А бункер — подземелье, которое нацисты использовали во время войны. Я обычно залезаю туда через канализационный люк. Крышку в одиночку фиг откроешь, но вдвоем-втроем можно одолеть.

— Канализация и нацисты? Это же мечта идиотки! — смеюсь я. — Давай еще для полного счастья сгоняем на свалку!

Виржиль тоже смеется. Мне ужасно нравится его смешить. Он спрашивает, чем еще я занималась, и я рассказываю про доклад. Ему интересно. Он знает музыку Малербо, ему нравится идея музыкальной генеалогии, и он снова заваливает меня вопросами. Затем предлагает параллели, о которых я сама не задумывалась, — например, между Филипом Глассом и Пи Джей Харви. Чертовски приятно поговорить с человеком, который не считает музыку бессмысленным увлечением.

Мы направляемся на запад от Одиннадцатого округа. Сворачиваем на бульвар Вольтер, объезжаем площадь Республики и едем дальше по бульвару Мажанта. Через несколько кварталов упираемся в ремонт дороги. Тогда мы разворачиваемся и едем на север какими-то закоулками. Мимо проносится ночной город: темные витрины, решетчатые балконы, старые дома, в которых спят мужья, и жены, и вдовы, и младенцы, и одинокие девушки, и старики, и чьи-то псы и кошки.

Мы проезжаем неоновые вывески секс-шопов и борделей района Пигаль и выруливаем на Монмартр. Кажется, я поняла, куда мы едем, и мне не терпится попасть туда скорее.

Я наблюдаю за ночными парижанами. Вижу, как проститутка в мини-юбке и черных колготках дрожит на углу. Вижу изрядно помятого мужика, который озирается, будто не понимая, куда попал. Вижу уборщиков и мусорщиков. Вижу торговцев, расставляющих свои лотки. Вижу старьевщиков, идущих на блошиные рынки.

Обожаю этот город теней. Обожаю развратную девицу с красной помадой и в дешевых туфлях на каблуках. И мужа-изменщика, который крадется домой после веселой ночи. И розовощекую фермершу, несущую на рынок голову сыра. Я что-то чувствую, глядя на них. Не знаю что. Что-то почти осязаемое, прямо здесь, в темноте, между мной и Виржилем. Несколько минут я теряюсь в догадках, а потом наконец понимаю, что это такое. Давно же мы с ним не встречались.

Это счастье.

Мы поднимаемся наверх, все выше и выше, от Монмартра к Сакре-Кёр, базилике на холме. Чтобы увидеть, как встает солнце.

Виржиль пристраивает машину в переулке к югу от базилики, на обочине, вылезает и достает из багажника кусок брезента, рюкзак и плед.

— У нас что, будет пикник? — спрашиваю я, глядя на плед. — Или не пикник? Тогда ты мощно торопишь события, чувак!

Он закатывает глаза.

— На, держи, — говорит он, протягивая мне рюкзак. — И пойдем скорее. Времени мало.

Во что я в очередной раз ввязалась? Неужёли он полезет ко мне приставать? Вообще-то любой другой на его месте уже попытался бы улучить момент на одном из тысячи светофоров, где мы тормозили.

Но он — не любой другой. Это я уже усвоила.

Мощеная улица ведет круто вверх. Я иду так медленно, что он хватает меня за руку и тянет за собой. Мы поднимаемся по каменным ступеням и оказываемся перед Сакре-Кёр. Отсюда, с пологого травяного склона, виден весь Париж. Огоньки мигают, как звезды. Виржиль бросает брезент прямо на траву.

— Садись.

Я сажусь. Он опускается рядом и накидывает плед нам на плечи. Мне нравится сидеть так близко, нравится его обалденный мужской запах — запах теплой кожи и чистой одежды, которую стирали с тайдом или персилом или чем они тут пользуются. Он открывает рюкзак, достает термос с горячим кофе, пластиковый контейнер с едой и две вилки.

— Бистелла, — сообщает он, протягивая мне одну из вилок. — Мама приготовила с собой на ужин. Жаль, что холодная. Это такой пирог с курицей…

— …и еще с изюмом, миндалем и корицей, — подхватываю я. — Мы с бистеллой старые знакомые. Я живу рядом с Атлантик-авеню в Бруклине. Там есть марокканский ресторан. И сирийский. И йеменский. И даже тунисский.

Я пробую бистеллу. Очень вкусно. Я немедленно об этом говорю и подцепляю следующий кусок. Это мой самый любимый пирог на свете. Тянусь за третьим куском, но тут вспоминаю, что я ужинала, а Виржиль еще нет.

— Слушай, хочу спросить, — начинаю я, облизывая губы.

— М-мм?

— Когда начнется-то?

Он смотрит на меня с притворным удивлением.

— Что начнется?

— Уже скоро, да?

— Вообще не въезжаю, о чем ты, — отвечает он, но теперь улыбается.

Я озираюсь, но, видимо, смотрю не в том направлении. Он берет меня за подбородок и осторожно поворачивает мою голову.