Нэнси Хьюстон - Обожание

— Счастливого Рождества! Как тебя зовут?

— Иона. А тебя?

— А я — Родольф.

ИВ

Ну и история! Должен сказать, ваша честь, что в моей жизни Минитель сыграл совсем другую роль. Пагубную. Катастрофическую.

Ах, ваша честь, не говорите, что забыли, кто я такой. Вам должно быть стыдно. Делаете вид, что слушаете, а сами где-то витаете: размышляете о других заседаниях или о событиях собственной жизни, погружаетесь в воспоминания, строите планы; наверное, Иона напомнил вам кого-то, вот вы и размечтались, и не понимаете, где находитесь, и никого не узнаете… Ну же… Ив! Кто такой Ив? Неужели не помните?! Нужно записывать, если у вас такая дырявая память! Вы занимаете ответственный пост; мы рассчитываем, что в конце слушаний вы вынесете вердикт, а если вы слушаете вполуха, то к чему мы придем?

Нет? Вы так и не вспомнили? Что же, тогда я вынужден представиться, но, честно говоря, вы меня разочаровали, я — тот самый младший потерянный брат женщины, которая известна вам как Эльке.

Ах да! О да! Теперь вы вспомнили!

Ну ладно. Слушайте внимательно. Поскольку я не сыграл никакой роли в судьбе Космо, то выступлю в суде один раз, но внесу другую тональность в эти слушания и настаиваю, чтобы вы приняли мою точку зрения во внимание.

Итак. Все это время Эльке ужасно из-за меня расстраивалась. Она не потеряла связи со старшим братом — он тоже был в приюте (и его звали? Как его звали? Господи, да вы совсем никуда не годитесь, ваша честь, его звали Максим). Меня усыновили совсем маленьким, и приемные родители не только дали мне свою фамилию, но и благоразумно скрыли, что я им не родной. Все бы так и устроилось, но Эльке — вечно она лезет, куда не просят! — не могла забыть о моем существовании. Она терзалась мыслью, что у нее есть младший брат, но ей не известно, где он. Она попросила Космо навести справки в III округе Парижа, и он это сделал — не знаю, по какому праву, знаменитостям все позволено, великий артист просто сказал пару комплиментов служащей мэрии! — выяснил, что усыновивших меня людей звали Робер и Анн-Мари Брюне, и даже попытался найти их в телефонном справочнике, но не нашел — по той простой причине, что мы жили в Ницце.

Я между тем вырос, что вполне естественно с 1959 по 1961 год бил африкашек в Алжире…

ЛАТИФА

Что он такое говорит, ваша честь? Он сказал, что «бил африкашек», и вы ему это спустите? Никак не отреагируете? Не стукнете молотком по столу и не прикажете этому расисту заткнуться?

ИВ

Минуточку! Я заявил, что возьму слово один раз, но не позволю перебивать себя всяким неграмотным иммигрантам. Ах, мой муж несчастлив во Франции, ах, мой муж приходит домой и молчит, ах, мой муж больше не читает стихов… Вот и оставался бы у себя дома, не было бы всех этих проблем, а мы не стали бы расистами, так-то вот! Сначала вы кричите: «Алжир для алжирцев!», — а потом берете и переезжаете во Францию! Решите уже, чего хотите! Нет, я не обязан быть с вами вежливым, мадам: возможно, именно ваш папаша наградил пятерых моих дружков «оранской улыбкой» [14] От названия алжирского города Орана. . Знаете, что это такое, ваша честь? Оранская улыбка идет от одного уха до другого, но под подбородком, под челюстью, и кровища хлещет ручьем. В Филиппвиле пятеро моих однополчан подыхали с такой вот, с позволения сказать, улыбочкой на лице, так что я не позволю какой-то там арабке указывать мне, что говорить, а о чем молчать!

На чем я остановился? Ах да! Я говорил, что у меня была налаженная жизнь. После возвращения из Алжира городские власти наняли меня регулировщиком движения, я трижды был женат, у меня родились четверо детей, потом двое внуков, родители мои умерли, я отпраздновал пятидесятилетие… И вот однажды — не из тучи гром — раздался телефонный звонок.

Я снял трубку: «Слушаю вас…»

И услышал женский голос — совершенно незнакомый:

— Извините, мсье, вас зовут Ив Брюне?

— Ну да, — ответил я.

Она продолжила:

— Простите, мсье, вы случайно, не в тысяча девятьсот тридцать девятом году родились?

Тут мне следовало насторожиться, но она застала меня врасплох, и я признался:

— Да.

Тогда она сказала:

— Сядь, если стоишь.

Я разозлился и рявкнул:

— Да кто это говорит?

И услышал в ответ:

— Я — твоя сестра.

В пятьдесят лет, ваша честь, мне не требовалась никакая сестра. Возможно, Эльке и нуждалась в брате, ее артист испарился, вот она и принялась, как больная, разыскивать через Минитель всех Ивов Брюне Франции и Наварры, и нашла троих, и я оказался третьим, ее последней надеждой, она задавала те же вопросы первым двум кандидатам, но им повезло, они родились не в 39-м. Ну да, конечно, у нее была ксерокопия акта усыновления, и она могла доказать, что я — ее братишка, но не стоило раздувать из этого целую историю.