Джон Брэйн - Жизнь наверху

— Не помню, чтобы мы встречались,— сказал я, чувствуя, как моя антипатия к нему нарастает с бешеной силой.

— А я этого не сказал. Но я видел вас в Уорли. Я из Уорли.

— Как интересно,— сказал я.— Не сомневаюсь, что мы будем закадычными друзьями.

Я повернулся к нему спиной. В эту минуту дверь отворилась и вошла Джин. Она обняла меня за шею.

— А я думала, то вы заблудились,— сказала она.— Джефф успел уже прицепиться к вам?

Я пожал плечами.

— Он пьян, как видите. Сидит на мели, и это действует ему на нервы.

— Вы разбили мне сердце,— сказал я, обнял ее и прижался носом к ее шее.— Ого, «Диориссимо»,— заметил я.

Она поцеловала меня снова.

— Какой вы догадливый. А что вы скажете о моем платье? Нравится? — Она руками обтянула платье на бедрах, что было в общем совершенно излишне.

— От Харди Эмис,— сказал я.— Но главное — в нем Джин.

— Она сегодня демонстрирует его каждому,— сказал Джефф.— И это не от Харди Эмис. А от мадам Винтерботтом — Уорли, Главная улица. Вот где она его откопала. Уцененный товар. Ни одна приличная женщина не наденет.

Джин поцеловала меня.

— Как чудесно, что вы пришли,— сказала она.— Теперь тоска по родине не гложет меня больше.

— Акт первый,— сказал Джефф. Он, казалось, внезапно протрезвел.— О господи, да ты ведь только в понедельник вечером приехала.— Он снова сделал попытку отпихнуть куда-нибудь в сторону волосы. У него был высокий чистый лоб, находившийся в явном несоответствии со всем лицом, которое было не столько красивым, сколько смазливым, с ямочкой на подбородке и пухлым, но хорошо очерченным ртом. Не будь этого лба и пучков черных волос на скулах, из него получилась бы прехорошенькая девушка. Почему он так злится, подумал я, и почему Джин спускает ему это? Его бы надо поставить на место. Моя рука, обнимавшая Джин за талию, напряглась.

Я снова почувствовал себя молодым. Все было очень просто. Он ревнует. Он хочет того же, чего и я. Он ревнует даже к Уорли. А меня ждет награда. И наградой будет не только Джин, но еще и удовольствие отнять ее у кого-то, кто не полюбился мне с первого взгляда. Целый день я только и делал, что старался доставить удовольствие прожорливому старику с садистическими наклонностями. К этому вынуждала меня забота о хлебе насущном для себя, для жены и для детей. Как только в шесть часов утра я сел в лондонский поезд, так перестал быть просто человеком, а стал служащим фирмы и весь божий день просматривал какие-то записки, и спецификации, и письма, пока у меня не заломило глаза. А теперь я снова стал свободен, снова стал человеком и мог присоединиться к танцующим.

Гостей было человек тридцать. Но они не танцевали, некоторые из них даже не пили. Это отнюдь не было похоже на оргию. Все, как показалось мне, были очень молоды. А может быть, я пришел сюда с опозданием на десять лет,— подумалось мне.

— Я принесу вам выпить,— сказала Джин.— Чего вы хотите, дорогой?

— Я скажу, чего он хочет, и я скажу, кто он такой,— сказал Джефф.— Я сейчас вспомню. Это Лэмптон, и он хочет двойную порцию шотландского виски. Все преуспевающие дельцы из Уорли это пьют.

Он протянул «Уорли» так, что стало похоже на блеянье, и поглядел, какое это производит на меня впечатление. Во мне закипала злоба, я невольно смерил его взглядом. Он был дюйма на два выше меня, но противоестественно худ. Это была не спортивная худоба, а развинченная худоба недоедающего человека; в нем была какая-то хрупкость. Казалось, кости и суставы у него, как у ребенка, еще не успели затвердеть. В нем вообще было что-то инфантильное.

— Ваша догадка правильна,— сказал я.— Вы, по-видимому, неплохо знаете Уорли.

Я предложил ему сигарету. Внезапно мне представилось важным понравиться ему, это было важно не само по себе — это был опыт, мне нужно было проверить мое умение обращаться с людьми.

— Я жил там когда-то. И работал у вашего тестя,— сказал он.— Во время войны. Но встречаться с ним мне не приходилось.

— А кому приходится?

— Ну, вы — другое дело,— сказал он.— Я был просто клерком, мелким служащим.

— И мы все такие же,— сказал я.— Все мы от первого до последнего — мелкие служащие фирмы «Браун и К°».

В углу комнаты, полускрытый высокой спинкой дивана, стоял большой магнитофон. Бесчисленные кнопки, переключатели напомнили мне флэмвилловскую счетную машину, которую Браун вопреки моему совету приобрел. Я тотчас постарался отогнать от себя эту мысль.

— Это большой босс,— сказал Джефф.— Эби Браун не из тех, кто станет с нами якшаться. Он — ходячий атавизм. Атавизм девятнадцатого века.