Юлия Кривопуск - У мечты должны быть крылья

За спиной раздалось тихое шуршание. Лена обернулась — на пороге стояла мать. Для Егоровны Дина Игоревна подобрала классическое прямое длинное платье. Её волосы были взбиты стилистом в высокую причёску, на голове красовался чёрный шифоновый платок. От драгоценностей пожилая женщина категорически отказалась.

— Ну что — готова, дочь попова? — хмыкнула Егоровна, оглядывая новоиспечённую вдову. И, нисколько не заботясь о дорогом платье, плюхнулась в кресло.

— Не нравится мне это всё, — вздохнула она. — Не по-людски как-то. Степана даже в дом не привезли, из морга человек в последний путь отправится. Ну как так можно? Лен? А?

Дочь молчала, не отрывая взгляда от окна. За окном росли сосны. Её сосны. Лене даже показалось, что сегодня они стали стройнее и зеленее.

— Чего молчишь? — повысила мать голос.

— Мам! — Вдова слегка повернула голову в её сторону. — Гроб с телом привозят домой, чтобы с ним попрощались люди, которые не смогут прийти на кладбище. Для чего было везти домой тело Степана? Кто пришёл бы сюда с ним прощаться?

— Ну как кто? Люди и пришли бы.

— Кто конкретно?

— Ну не знаю, — замялась Егоровна. — Соседи, например.

— Какие соседи? Мам, что ты несёшь? Где тут у нас соседи? Нет никого. Все, кто захочет, придут проститься на кладбище. Из города до кладбища ближе добраться, чем до нашей усадьбы.

— И попа не позвали, — продолжала нудеть Егоровна. Похоже, ей было всё равно, по какому поводу ворчать. — Поп должен был прийти, отпеть, молитвы прочитать.

— Мам, Степан был некрещёный, — терпеливо пояснила Лена.

— Ну и что? Сейчас и некрещёных отпевают! Попу на лапу дай — он тебе, кого хошь, отпоёт и не спросит, крещёный или нет.

— Это лицемерие, мама, — укорила дочь. — Уж лучше обычная гражданская панихида.

— Всё равно. — Пожилая женщина недовольно поджала губы. — Хоть поминки надо было дома сделать.

— На поминки придёт больше сорока человек, — произнесла Лена. — Ты представляешь, что значит накрыть стол на такое количество людей? Сколько продуктов закупить, сколько у плиты простоять? Накрыть, обслужить, убрать?

— Ну и ничего, накрыли бы — места много, — гнула своё Егоровна. — А у плиты не впервой стоять — подумаешь. Верка бы приехала, помогла. Здесь всё надо было устраивать — и прощание, и поминки. Степан этот дом строил, он здесь всё любил, здесь его и оплакивать надо было, отсюда и путь его последний должен лежать.

— Мам, всё уже сделано как сделано, — дёрнула плечом дочь. — Хватит бухтеть.

Недовольная Егоровна поднялась и вышла из комнаты. Раздался телефонный звонок. Быстрыми шагами Лена подошла к аппарату и сняла трубку.

— Алло! Елена Вячеславовна? — послышался Славкин голос. — Выходите, я подъехал.

— Хорошо, я иду, — ответила вдова. — Мам! — позвала она. — Мам! Пойдём, за нами машина пришла!

У входа на городское кладбище собралась довольно большая и разношёрстная толпа. Пришедшие проводить Штыря в последний путь перемежались с простыми зеваками. Обособленно стоял небольшой духовой оркестр. На лицах оркестрантов, переминающихся с ноги на ногу, читалась неподдельная скука.

Из-за поворота, подскакивая на ухабах и громыхая всеми своими железными частями, появился облезлый ЗиЛ, в открытом кузове которого стоял гроб с телом Васильича. Тёмно-красная, тяжёлая домовина сверкала среди похоронных венков лаковой поверхностью. Четвёрка дюжих молодцев в отглаженных чёрных костюмах тряслась в кузове рядом с гробом, исподлобья бросая на зевак хмурые взгляды.

Следом за грузовиком из-за поворота важно выплыл длинный белый «кадиллак». Его чистые, недавно вымытые бока переливались на солнце, тонированные стёкла надёжно защищали от чужих глаз тех, кто сидел внутри. Замыкал похоронную процессию шестисотый «мерседес».

Противно лязгая, открылась дверца грузовика, и с пассажирского места выпрыгнул юноша в очках. Деловито глянул на собравшуюся толпу и коротко кивнул дюжим молодцам. Те откинули заднюю стенку кузова, соскочили на землю и принялись снимать гроб.

Из «кадиллака» появился Вахак Зурабович, сменивший свой, уже ставший всем привычным, белый костюм на чёрный. Толпа зашепталась.

А вот когда из шестисотого «мерседеса» вышла Лена, люди растерянно замолкли. Вдова стояла, ожидая, пока из автомобиля выберется замешкавшаяся Егоровна. Расправив прикрытые пелеринкой плечи и вздёрнув подбородок, ослепляя собравшихся блеском бриллиантов, мадам Штырь была похожа на прекрасную статую. Опомнившаяся толпа загудела, кое-где защёлкали затворы фотоаппаратов. Даже Вахак Зурабович изумлённо замер на секунду. В следующее мгновение он поспешно отвернулся, стараясь, чтобы женщина ненароком не заметила его кривую усмешку.