Ольга Новикова - Гедонисты и сердечная

Как раз вчера, когда покупали икру на Новый год, ощутил желудочное к ним влечение. Неужели вслух сказалось? Или она читает его немудреные мысли…

– Попробуешь? – Марфа поддела широкой тефлоновой лопаткой чуть зарумянившийся блин, который изогнулся, как часы на картине Дали, и не отправила его на горку к уже готовым, а шлепнула на чистую тарелку. – Даша с бойфрендом часа через полтора придут. Замори пока червячка, подкорми свою язву…

И, перекрикивая шипение, которое издавало жидкое тесто при встрече с каленой поверхностью сковороды, принялась рассказывать, как на корпоративной вечеринке попросили Медякову отозваться на книгу Дубинина. Та самая редакторша, которая печатала и их статьи.

– Медякова прямо рот скривила: мол, могу только разнос написать. Видел бы ты ее мстительную физиономию… Как все-таки злоба уродует!

Обиделась за своего фраера, добродушно подумал Филипп, намазывая икру на второй блин и скручивая его в трубочку.

– Редакторша поддакнула ей и тут меня заметила. – Передразнивая, Марфа перешла на фальцет:

– «А ваш муж нас не выручит?» Я говорю, узнайте у него сами… Она тебе не звонила? – Марфа отвернулась от плиты и дождалась, пока Филипп оторвется от тарелки и посмотрит на нее. – Но теперь неудобно перед Дубининым. Одно дело – молча отстраниться, совсем другое – отказаться помочь… В «Петровском» вместе гуляли… Я себя предательницей чувствую…

– Да я не против. Только я без тебя не смогу. Давай вместе? Ты же насквозь сечешь его наследие. – Филипп огляделся по сторонам в приятных колебаниях – с чем бы навернуть еще один блинок…

Налив в чашку свежезаваренного «дарджилинга», он, сытым пузом вперед, проследовал в свой кабинет, по дороге прихватив телефонную трубку.

Дозвонился с первого раза, поздравил… Редакторша расплылась от мужского внимания и сама заговорила о Дубинине. Но когда Филипп известил, что писать намерен вместе с Марфой, она тотчас, без паузы: это невозможно. Будто была готова к отпору. И аргумент какой-то идиотский: мол, у Марфы же с Дубининым – отношения. Деловые, конечно. И это, мол, объективное препятствие. Мы должны быть выше подозрений.

Черт, как будто что-то тошнотворное проглотил! После блинов-то…

Держать в себе просто невозможно, и Филипп почти бегом метнулся к Марфе.

Где же она?

На кухне – никого. Только праздничная белизна скатерти с квадригой тарелок из гостевого немецкого сервиза, еще когда подаренного тещей. Зеленые свечи на бронзовых подставках от сквозняка махнули незажженными фитилями… Им под цвет веера бумажных салфеток перед хрустальными бокалами.

– Закрой, пожалуйста, форточку… – Появившись в дверном проеме, Марфа запахнула зеленый махровый халат, затянула поясок, сдернула с волос прозрачную шапку и помахала головой.

О щеку Филиппа ударилось несколько капель. Эх, полежать бы сейчас с ней рядом…

Но пришлось пересказывать телефонный разговор.

– Не думал, что и в таком пустяке тебе откажут… – совсем растерялся он под конец.

– Ничего нового… – сухо прокомментировала Марфа.

Филипп со сжатым сердцем наблюдал, как она вернулась в ванную и, дождавшись, когда зеркало перестанет плакать, взяла расческу, вернула на место задравшуюся челку, потом черной щеточкой стала медленно водить по своим ресницам.

– Все наши общие статьи они считают твоими… – говорила она своему отражению. – Я знаю, что, когда мы пишем вместе, я работаю против себя… Пусть… Давай в очередной порции «Дневника» напишем про Дубинина. Не сдаваться же! Да и нечестно обойти единственного экономиста – не политикана. Я буду чувствовать себя предательницей, если промолчу.

– Предательницей кого? Дубинина? – Филипп прикусил губу и воровато отвел взгляд от Марфы. Чтобы она не застукала его ревность.

– Нет… – Она задумалась, опустила руку, отыскивая ответ где-то в своей глубине. – Себя предаешь, если вот так отстраняешься от близкого человека… Хотя… Почему я решила, что он – родной?.. – Марфина голова откинулась назад, чтобы из глаз-блюдец не пролились слезы. – Чего я боялась, то и случилось. Ради проверки, насилуя себя, перестала ему помогать… Да нет, это называется – прислуживать… И сразу проступила его пошлость…

– Да при чем тут пошлость?! – Филипп все-таки попытался сохранить объективность.

– Разве это не пошло – звонить, встречаться, только когда есть… не скажу – выгода, а какая-нибудь практическая мотивация? Не хочу упрощать Дубинина. Понимаю, что он это и не отрефлексировал. Просто его перестает тянуть к человеку, если от него никакой пользы нет. Физиологический аппетит проходит, любопытство удовлетворяется, и раз не помогаешь в делах – то адье, милая… Ответ на мою тягу – жесткость. Даже жестокость…