Михаил Бару - Один человек

Идёт молодая мамаша, а за ней, метрах в десяти, едет её маленькая дочь на трёхколёсном велосипеде. В какой-то момент девчонке надоедает крутить педали и она начинает хныкать, параллельно выдвигая требование сменить способ передвижения на менее обременительный. Как угодно, на чём угодно, но не своим ходом. Мать начинает её увещевать, но дочь остаётся непреклонна. Тогда мамаша громогласно, на всю улицу, заявляет следующее: «Саша, я смотрю, что тебе по хую всё, что мать говорит!»

Валерий Михайлович очень любил усмехаться в усы. Ничего удивительного. Многие так делают. Однако у Валерия Михайловича усов не было. Обычно он усмехался в усы своего товарища по службе. Тот морщился, поскольку считал это не совсем гигиеничным. Однажды, когда товарищ заболел, Валерий Михайлович целых два дня терпел и не усмехался, а потом не выдержал и усмехнулся в усы начальника отдела. Тут, собственно, и закончилась эта печальная, но правдивая история. То есть она могла бы продолжаться дальше, но… начальник не захотел.

К примеру, возьмём мечту об автомобиле. Прихотливая сволочь. Замучаешься её лелеять. Премий на службе нет — вянет. Жена решила шубу себе купить — сохнет и зеленеет. С секретаршей, скажем, ну… загибается. Конечно, есть мечты более неприхотливые — пива с друзьями или там носки в кои-то веки сменить. Чего с ними церемониться? С получки как пить дать сбудутся. А есть ещё мечты неистребимые. С этими как ни воюй — всё равно не умирают и не уходят. Вот мечта разбогатеть. И деньги казённые растратишь, и с работы выгонят, и последнее женино колечко с камушком в скупку снесёшь — а она жива и как будто помолодела даже. Мечта о семейном счастье не многим лучше. Сам, как говорится, третьим браком, прекрасная половина размером с две с половиной, от тёщи — хоть к первой жене… И что же? Умолкни и бледней? Как бы не так! Ночью тихонечко проснёшься и, не дыша, не открывая глаз, всё представляешь её — хрупкую, выносливую, ласковую круглую сироту — дочь министра финансов. А мечта о любви тут как тут. Эту в дверь, а она в постель. Видений с собой понаведёт — пухлых, соблазнительных, молоденьких, прозрачно-кружевных. Уже и глаз приоткроешь, и на жену посмотришь — не помогает, мечтается. Впору о рассвете мечтать, как об избавлении от.

Пошёл я как-то раз в парикмахерскую. Борода лопатой отросла, и вообще. Сижу в кресле. Тётка надо мной ножницами кастаньетит. Рядом в кресле сидит мальчик лет шести-семи. С мамой пришёл. Сидит и плачет. Не хочет стричься. Мать его уговаривать. Парикмахер его уговаривать. Пуще прежнего плачет и голову руками обхватил, чтобы не стригли. Кое-как, сквозь рыдалки, разобрались, чего дитя хочет. А хотел-то он всего ничего — бакенбарды, как у Пушкина, отрастить. Он на картинке, в книжке про царя Салтана, видел. Мать ему: «Витюша, они у мальчиков не растут, рано ещё». Не верит сынок. Тут парикмахер догадался на мою бороду пальцем показать. Вот, говорит, смотри, бакенбарды у дяденек из бород выстригают. Когда у тебя борода вырастет — приходи. Сделаем из тебя Пушкина. Посмотрел Витюша на мои нечёсаные заросли, посмотрел… и смирился. Повсхлипывал и руки опустил. Как легко отобрать у ребёнка мечту…

Счастья, как известно, бывают разные. Бывают такие огромные, что о-го-го! Как пятикомнатная квартира или даже целый дом. Такое счастье попробуй вынеси. Или пронеси. Особенно мимо налоговой инспекции. Или какой-нибудь дорогущий аксессуар размером девяносто на шестьдесят на девяносто, без которого перед друзьями неловко. Такой попробуй содержи. Или удержи. Особенно если друзья близкие. А бывает счастье совершенно небольшого размера. Настольное. Как моё сегодняшнее. Маленькая буханка ещё тёплого чёрного хлеба с названием «хлебец провинциальный», большой кусок костромского, в отрочестве ярославского, а то и пошехонского сыру с дырками, которые можно прогрызть, если случится в них большая или малая нужда. А кроме того, кружка горячего крепкого чаю и шоколадная конфета. На шоколадную конфету, конечно, полагаться нельзя — такие, как она, заканчиваются, едва успев начаться. Пусть её. Другое дело — книжка. Чудесная книжка Юрия Коваля «Самая лёгкая лодка в мире». Нет ничего лучше такой старой, потрёпанной книжки с крепким чаем, с чёрным хлебом и сыром. С трубкой, набитой тёмным, с золотом, датским табаком. С большим клубом голубого, пахнущего мёдом и персиковыми цветами дыма и несколькими клубками поменьше. Для полного счастья надо только, чтобы книжка не кончалась. Но увы… Сам виноват. Надо было в школе учиться хуже. Сейчас бы читал по складам в своё удовольствие неделю, а то и две. Хорошо, что ещё не успел прочесть её тогда, двадцать лет назад. А то сидел бы сейчас, как дурак, читал всякое говнописателя Сорокина.