Дэвид Митчелл - Блэк Свон Грин

– Тринадцать. – Ответил я.

– Тринадцать? Серьезно?

– Тринадцать.

– Тринадцать. – Мистер Касл смотрел как будто сквозь меня. – Как быстро летит время.

Верховая тропа начиналась недалеко от въезда в Кингфишер Медоус. Зеленый знак с надписью «ВЕРХОВАЯ ТРОПА» и изображением лошади знаменовал ее начало. Где находится ее конец – неизвестно. Мистер Бродвоус говорит, что она обрывается далеко в лесу, на границе с соседним графством. Пит Рэдмарли и Ник Юи рассказывали, как они однажды ходили охотиться на кроликов со своими ручными хорьками, и дошли чуть ли не до Малверн Уэллса. Но в народе считается, что тропа ведет аккурат к подножью холма Пиннакл, где, если ты сможешь продраться сквозь заросли ежевики и плюща, ты найдешь вход в старый туннель. И если пройдешь туннель насквозь, то выйдешь в Герфордшире. Прям рядом с обелиском. Туннель этот давным-давно считался заброшенным и забытым, но совсем недавно его нашли. Об этом даже был репортаж в «Малвернском вестнике». Разве это не круто – найти заброшенный туннель и попасть на первую полосу?

Решено: я пройду до конца тропы, чего мне это не стоило.

Начало тропы совсем лишено приключений. Каждый мальчишка в деревне бывал здесь миллионы раз. Тропа виляет мимо старых садов и футбольного поля. Футбольное поле – это на самом деле пастбище, оно принадлежит отцу Гилберта Суинярда. Когда мистер Суинярд не пасет на нем своих овец, он разрешает нам играть там в футбол. Ворот у нас нет, и мы используем куртки с рюкзаками, чтоб обозначить штанги. Лицевые линии тоже отсутствуют – но это и не важно, мы играем без них. У нас не совсем обычный футбол: счет может доходить до двузначной цифры, как в баскетболе, а один матч может длиться часами, до тех пор пока последнего мальчишку не позовут домой. Иногда на «гостевые матчи» к нам приезжают пацаны из Уэлланда и Каслмортона на великах, но наши с ними игры больше похожи на побоище, чем на футбол.

Сегодня на пастбище не было ни души. Только я. Попозже, впрочем, через час или два, вполне возможно, здесь уже будут играть. И никто из них не узнает, что Джейсон Тейлор сегодня был здесь, топтал это поле – раньше всех. И к тому моменту я буду очень-очень далеко отсюда. Возможно (если удача улыбнется) – глубоко под землей.

Над полем роились мухи. Там было много коровьих лепешек.

Свежие, молодые листья появлялись из почек на изгородях.

Воздух пах цветением.

Вскоре тропа слилась со старой, покрытой трещинами, дорогой. Деревья сомкнулись над головой, как зеленая живая арка – такая плотная, что небо сложно разглядеть. Здесь было темно и прохладно, я даже задумался – а может стоило захватить с собой куртку?

Дальше – в низине я увидел старый дом из темного, словно закопченного дымом, кирпича, с забором из кривых, занозистых досок. Ласточки шуршали под старым карнизом крыши, то вылетая на секунду, то возвращаясь назад. Я увидел знак «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ» на решетчатых воротах, там, где обычно висит табличка с именем хозяина. В саду, рядом с домом, росли кусты лакрицы – нескольких видов – синие, розовые и желтые. Мне показалось, что я услышал звук ножниц – чик, чик, чик, чих. И в этом звуке я почувствовал рождение нового стихотворения. И я стоял там неподвижно, и просто слушал эту музыку, как голодная малиновка (она умеет «слушать землю», и, слушая, находит в ней червей).

Собаки бросились на меня.

Я отскочил от забора и грохнулся на задницу. Ворота заскрипели от ударов собачих тел, но, слава Богу, выдержали – не открылись.

Раз, два, три добермана толкались и кидались на ворота, стоя на задних лапах, и задыхаясь от бешеного лая. Даже когда я поднялся с земли и встал на ноги, они были выше меня. Мне следовало бы убежать оттуда, но я не мог оторвать взгляда от псов – у них были огромные, словно доисторические, как у динозавров, клыки, и бешеные, темные глаза, и языки – лиловые и словно покрытые копотью. Стальные цепные ошейники тряслись и звенели. Их кожа, словно покрытая черно-коричневой замшей, казалось, скрывает под собой вовсе не тела собак, но кого-то другого – кого-то смертельно опасного.

Я был ужасно напуган, но продолжал смотреть на них, как завороженный – и ничего не мог с собой поделать.

Я вдруг почувствовал боль – меня ткнули палкой в спину… ну, то есть в то место, где у людей недоразвитый хвост (я забыл, как он называется).

– Ты чё дразнишь моих малышей, а?

Я резко обернулся. Передо мной стоял мужчина: кривые потрескавшиеся губы, и волосы цвета копоти, с белой прослойкой седины («прослойка» выглядела так, словно ему на голову нагадила птица, и он после этого расчесал волосы, размазав помет расческой по всей голове). В руке он сжимал трость, тяжелую и толстую настолько, что ей, наверно, можно проломить череп.