Дэвид Митчелл - Блэк Свон Грин

Обычно мне удается избежать участия во всякого рода массовых мероприятиях, но завтра утром в без пяти девять – это случится. Я буду стоять перед Гарри Дрэйком и Нилом Броусом и всем остальным классом и читать книгу мистера Кемпси «Простые Молитвы для Сложного Мира», там будут десятки «заикательных» слов, и я не смогу заменить их или притвориться, что не знаю, ведь книга будет у меня в руках, и все слова напечатаны в ней, черным по белому. Палач будет смотреть мне через плечо и подчеркивать все слова на «С» и «Е», и будет шептать мне на ухо: «Давай, Тейлор, попробуй-ка, произнеси это». Я знаю, что на глазах у Гарри Дрэйка и Нила Броуса и всего остального класса, Палач с удовольствием ухватит меня за язык, сдавит мне глотку и – размажет меня по стенке. Это гораздо хуже чем случай Джо Диккона. Я буду заикаться сильнее, чем когда-либо в жизни. Завтра примерно в 9.15 моя тайна распространится по школе подобно нервно-паралитическому газу. К концу первой перемены моя жизнь превратится в пепел.

Самую наинелепейшую школьную байку я слышал от Пита Рэдмарли. Он клялся на могиле своей бабушки, что это правда. Мальчик-шестиклассник учился на одни пятерки. У него были адски жестокие родители, которые постоянно заставляли его учится только на пятерки и требовали максимальной отдачи. И однажды на одном из тестов он просто сломался – он не понял и одного вопроса. Тогда он достал из пенала два карандаша, наточил их, приложил острыми концами к глазам и с размаху ударился лицом об парту – да так сильно, что только кончики карандашей, не больше дюйма, остались торчать из глазниц. Говорят, завуч, мистер Никсон сумел спустить историю на тормозах так, что она даже не попала в газеты. Конечно, это просто идиотская байка, но сейчас я лучше проделаю такой же трюк с карандашами, чем позволю Палачу опозорить меня на глазах у всего класса.

Я серьезно.

Каблуки миссис де Ру издают очень характерный звук, поэтому я всегда знаю, когда она приближается. Ей лет сорок на вид, может больше, тонкие бронзовые волосы, серебряные брошки, и одежда в цветочек. Она протянула папку красотке в приемной, бросила взгляд на дождь за окном и сказала:

– Ну и ну, сезон дождей добрался до мрачного Ворчестершира!

Я согласился, что дождь действительно льет как из ведра, и быстренько пошел за ней, на случай если остальные пациенты догадались почему я здесь. Дальше по коридору мы прошли мимо больших надписей «ПЕДИАТРИЯ» и «УЛЬТРАЗВУК» (говорят, с помощью ультразвука можно читать мысли людей, но со мной этот номер не пройдет: я запомнил названия всех спутников в Солнечной системе и просто начинаю мысленно перечислять их, когда мне кажется, что кто-то читает мои мысли).

– Февраль в этой стране такой мрачный, – сказала миссис де Ру. – Тебе не кажется? Этот месяц больше напоминает утро понедельника длиною в двадцать восемь суток. Ты утром идешь на работу в темноте, и возвращаешься домой – в такой же темноте. А в дни, вроде этого, мне кажется, что я живу в сырой пещере под водопадом.

Я рассказал миссис де Ру об Эскимосах. Их дети проводят время под искусственными лампами дневного света, чтобы избежать цинги, потому что на Северном Полюсе ночь длится больше полугода. Я предложил миссис де Ру купить лампу дневного света.

Она сказала: «Я подумаю об этом».

Мы прошли мимо палаты, где ревущий ребенок только что пережил свой первый укол. В следующей палате я увидел веснушчатую девочку, возраста Джулии, в инвалидном кресле. У нее была только одна нога. Возможно, если бы у нее был выбор, она бы предпочла быть заикой, но с двумя ногами. Это заставило меня задуматься: наверно, наше счастье как-то связано с чужим несчастьем. Завтра утром мои одноклассники увидят, как ужасно я заикаюсь, и подумают: Что ж, у меня может быть и дерьмовая жизнь, но я хотя бы не Джейсон Тейлор, я хотя бы говорить могу.

Февраль – любимый месяц Палача. Летом он обычно впадает в спячку до осени, и я могу говорить почти без проблем. На самом деле после моих первых визитов к миссис де Ру пять лет назад, и после того, как я переболел сенной лихорадкой, все думали, что я исцелился. Но наступил Ноябрь, Палач проснулся – и все вернулось на круги своя. В этом году Палач особенно жесток. Когда тетя Эллис приезжала в гости, я случайно, проходя по коридору мимо кухни, услышал ее фразу, обращенную к матери: «Ей-богу, Хелен, сделай уже что-нибудь с его заиканием! Это же просто социальное самоубийство! Я никогда не знаю, что мне делать – закончить фразу за него, или просто оставить его болтаться в этой словесной петле». (Подслушивать – иногда очень полезно, потому что ты можешь узнать, что люди думают на самом деле, но в то же время, иногда подслушивать бывает очень больно и неприятно – по той же причине). Когда тетя Эллис уехала, у нас с мамой состоялся разговор – и вот я снова здесь, в кабинете миссис де Ру.