– Куда это ты собрался?
– В гараж. Поиграю в дартс.
– А что это за салфетка у тебя в руке.
– Ничего. Я просто высморкался. – Я сунул бумажный шар в карман джинсов. Мама собиралась потребовать показать ей «салфетку», но, слава Богу, передумала. Под покровом ночи я вышел на задний двор, обошел сад камней, и швырнул мышиную голову через забор в сторону приходской земли. Муравьи и черви скоро съедят ее.
Мои одноклассники наверно ненавидят меня.
Я сыграл одну партию в «Часовую стрелку», потом сложил дротики и вернулся в дом. Отец смотрел программу, в которой обсуждали должна ли Англия позволять Америке размещать на своей территории ракетные комплексы. Миссис Тэтчер сказала «да», и теперь это неизбежно. После войны за Фолкленды никто не смеет перечить ей. Кто-то позвонил в дверь, что очень странно, ведь обычно никто не приходит к нам так поздно. Отец, наверно, решил, что вернулись цыгане.
– Я разберусь. – Сказал он, резко, с шелестом сложив газету.
Мама ответила на это коротким и презрительным: пффф…
Я занял свою обычную «шпионскую» позицию на лестнице и наблюдал за тем, как отец открывает дверь.
– Меня зовут Сэмюэль Суинярд. (отец Гилберта Суинярда) У меня ферма, там, за Драггерским тупиком. У вас будет минутка или две?
– Конечно. Я покупал у вас рождественскую елку. Майкл Тейлор. Чем я могу быть полезен, мистер Суинярд?
– Сэм, просто Сэм. Я собираю подписи под петицией. Вы, наверно, еще не знаете, что Совет Малверна планирует построить отдельный район для цыган, прямо здесь, в Блэк Свон Грин. И не типа временное поселение, нет, п-стоянное жилье.
– Это плохие новости. А когда об этом сообщили жителям?
– Вот именно, Майкл. Об этом никому не сообщили! Они пытаются сделать все исподтишка, чтоб успеть, пока никто не начал возмущаться, а потом уже будет поздно! Они планируют построить целый район там, за Хайк Лэйн, рядом с крематорием. Неплохо, а? Малвернский Совет не хочет, чтобы цыгане жили у них, в Малверне, нет спасибо. Они уже зарезервировали землю для сорока караванов. Но это они говорят, что сорок, на самом деле их тут будут сотни, как только район закончат; сюда съедутся все их родственники, дядюшки и тетюшки. Здесь будет настоящая Калькутта. Даже не сомневайся.
– Где я должен подписать? – Отец взял папку с зажимом и накарябал свое имя. – На самом деле, один из этих цыган… этих гадов… стучался к нам в дом сегодня днем. Часа в четыре, как раз в то время, когда домохозяйки и их дети сидят дома, беззащитные.
– Меня это даже не удивляет. Они уже давно шатаются рядом с Уэллингтон Гарденс. Им кажется, что в старых домах гораздо больше добра, которое множно стащить или выпросить у хозяев. А ты представь, что будет, если тут построят этот лагерь! И когда в нашем районе закончится все бесхозное добро, которое можно стащить и сдать на металлолом, они нацелятся на что-нибудь посерьезней и поценней, если ты понимаешь, о чем я.
– Я надеюсь, твоя работа по сбору подписей дает хороший результат, Сэм? – Отец вернул ему папку с зажимом.
– Только три отказа. Священник сказал, что не хочет быть втянутым в «партизанскую политику», но его жена очень быстро переубедила его, сказав, что в таком случае она больше не жена священника. Все остальные подписывают петицию так же легко и быстро, как и ты, Майкл. У нас будет экстренное собрание в клубе в Среду, будем обсуждать варианты, как лучше вправить мозги Малвернском Совету. Могу я рассчитывать на твое присутствие?
Надо было сказать «да». Надо было сказать: «вот мои карманные деньги, наточите наши ножи, пожалуйста, прямо сейчас». И тогда точильщик начал бы раскладывать свои инструменты прямо там, у нас на пороге. Металлические листы, кремни и (как оно называется?) каменное колесо. Он бы сколнился над этим колесом и сморщился бы, как гоблин, и в глазах его появился бы этот опасный блеск. Одной рукой он бы вращал маховик, быстро, быстро, еще быстрее, а в другой сжимал бы нож и подносил бы лезвие к вращающемуся колесу, все ближе и ближе, до тех пор, пока камень не коснулся бы метала – и искры, синие бешеные искры засветились бы в тусклом сумраке, цвета Кока-колы. Я бы почувствовал запах жженого, горячего металла. Услышал бы визг лезвия, столкнувшегося с каменным маховиком. Он точил бы ножи, один за одним, и их лезвия, одно за одним, становились бы тоньше и острее, чем охотничий нож Норманна Бэйтса. Они стали бы настолько острыми, что смогли бы разрезать и мускулы и кости и вермя и страх. Эти мальчишки в школе наверно ненавидят меня. Острыми настолько, чтобы перерезать Завтра они опять сделают со мной что-нибудь гадкое? Сухожилья.
Читать дальше