Валерий Дашевский - Сто фильтров и ведро

Кстати — он приехал без денег.

И я знал, почему. Да и теперь это не было секретом. Борис пригнал из Германии две машины вместо одной, купив обе на занятые деньги. Он не сумел сбыть одну, как рассчитывал — и ему срочно понадобились деньги. Наши деньги. Попроси он их — я не только разрешил бы, но и убедил бы Иришку, потому что шифоньер был нашим первым и единственным представителем. Но — он не попросил.

Теперь он сидел, понурясь, большой, сильный, коротко остриженный мужчина в тирольской куртке — и на него противно было смотреть. Он не сидел бы вот так вот посреди нашего с Хоменко кабинета, если б не знал, что я спроворю ему уголовное дело в миг.

Пока суд до дела, мы тихонько разговариваем с Сережей, парнем из Сашиной бригады. Жаль, что он не работает у нас, у него хорошо устроена голова, кулаки на месте — мне он напоминает бригадиров, которые «ходили» подо мной, когда сам я «ходил» под статьей 151, часть 2 — частное предпринимательство — Уголовного кодекса СССР. То было хорошее время, и парни были хорошие. Но — он уже работал у Саши. Все стоящие ребята всегда пристроены. Санек, между тем, уводит Бориса в комнату менеджеров, вкручивает ему что-то тихо, настойчиво, битый час, потом возвращается и объявляет, что если мы хотим, чтобы существовало Представительство в Ярославле, не надо травмировать нижнего акробата. Надо ехать в Ярославль завтра же — и разбираться на месте с представительством, органами и бандитами.

Я говорю Иришке, что не поеду. Хочу, чтобы она сама расхлебала эту кашу.

Может быть, такие разборки научат ее уму-разуму. Как выясняется: нет. Они едут в Ярославль, и по возвращении я слышу ту же песню: как она защищала меня от нападок.

И я не испытываю ничего. Ни усталости, ни злости. Скверно, потому что злость говорит о том, что вам что-то небезразлично, и вы еще принимаете что-то близко к сердцу.

Фильтров они нашли там девять, из них четыре — не комплект, и сполна рассчитали Бориса. То есть они заплатили Борису — не Лере, например, и не мне. Иришка долго и обстоятельно отчитывается, как она выглядела и что сказала. Про стулья они забыли. Они даже не обратили внимания, что Борис умудрился продать одно из наших драгоценных ведер.

И когда моя жена под строжайшим секретом рассказывает мне следующую новость — что «Машец» растратила все наши деньги, я киваю головой.

Я не злорадствую. И не напоминаю, что надо было еще зимой слушать меня и заключать соглашение с R-Can. Что толку? Зачем запирать двери конюшни, когда лошадей уже свели? Я только спрашиваю: почему Иришка просила ничего не рассказывать мне? Боится. Я снова прислушиваюсь к себе — ничего, кроме слабого отвращения.

И, конечно, следуют пояснения: «Машец» — порядочнейшая девка, негодяй Ушаков уговорил ее заплатить за что-то нашими деньгами — он тоже хотел перекрутиться. Так же, как Борис — в Ярославле. Хороша порядочная девка! Но и об этом поздно говорить. Теперь вся надежда на Сашу, который нашел другого Сашу, у которого есть деньги и который может оплатить их R-Can за следующую бракованную партию. Возвращать деньги будет, конечно же, Санек. Или Боря — если у Бори заведутся деньги, и будет его очередь.

И — вместо того, чтобы дать волю бешенству, я присаживаюсь к столу — мы говорим на кухне — и, по возможности, спокойно спрашиваю: «Почему они так относятся к нам?». Почему они считают нас законченными идиотами? Понимает ли она, что по большому счету между этой хорошей девкой и кидалой или вором нет никакой разницы? У них тоже безысход, их судят и сажают за то, что они платят чужими деньгами по своим нуждам и долгам. Понимает ли она это? Почему для этих потаскух — правило и норма обирать своих мужчин и корчить из себя за их счет деловых женщин? Почему?

Вопросы без ответа. Об этом поздно говорить. Потому что так создан мир. Потому что мужчинам это нравится. Какая, в конце концов, разница мне? Разве наша страна иначе отбирает у нас силы, нервы, деньги, годы жизни и мечты на свои идиотские затеи?

И я замолкаю, и не потому, что неправ. У меня нет охоты спорить. Нет охоты пытаться перекричать пустоту.

Итак, базового продукта у нас нет, мы в долгах, которые растут и множатся, и теперь компанию может спасти чудо — или маленький менеджер, если упрется изо всех сил. Но маленький менеджер не станет делать этого. В этот раз — нет. С большим трудом я начинаю понимать нечто большее, чем очевидный и простой факт, что бизнес все-таки должен быть морален.

Вот к чему мы приходим в итоге. Когда выпрыгиваем из этого чертового колеса, обращающего жизнь в беличью клетку. Мы вдруг оказываемся в тихом отдохновенном месте, за столом с белой скатертью под липами, на столе яблоки и чай, и светотень и солнечные пятна. Мы слышим наши голоса. Как они вторят нашим мыслям. Мы больше не задыхаемся. У нас есть время. Оно созвучно музыке сфер. Мы видим цветы и фиалковые глаза женщин. Мы видим синие вены, по которым бежит живая кровь, ладони, к которым можно прильнуть губами. Города далеки как галактики. Их просто нет. Есть тихое ликование, наполняющее нас подобно красоте божьего мира. Сознанием, что большего не нужно. Светом и покоем.