Макс фон дер Грюн - Лавина

Матильда позвонила снизу в половине восьмого. Она не поднялась, сказала только по переговорному устройству, что будет ждать у подъезда.

Едва я сел в машину, как Матильда затараторила, вовсе не обращая внимания на мое настроение. После звонка Саши у меня в животе заныло; я был не в состоянии проглотить ни кусочка, хотя холодильник был полон.

— Я должна тебе что-то рассказать, Вольфик, это забавно, да нет, грустно. Позавчера на Клеппингштрассе я попала в объятия моей матери. Просто случайно, даже не смогла увернуться. Тип в военном мундире, рядом с которым она шествовала, тупо пялился по сторонам. И посмотрел на меня так, будто я восьмое чудо света, у него глаза чуть не вылезли из орбит. Да, моя мать опять подцепила военного, иначе она никак не может. А знаешь, как она со мной поздоровалась? «Вот неожиданность, дорогая соседка! — воскликнула она. — Ведь мы не виделись целую вечность!» «Какой случай!» — подтвердила я, ведь я сразу поняла, что она не хочет признаться своему военному, что у нее взрослая дочь. Она хладнокровно отреклась от меня, и в ту минуту я была ей за это даже благодарна. «Это мой друг», — представила она мне своего спутника, поглядев на мундир как на дар божий. «Желаю счастья», — только и обронила я. Мужчина — настоящий великан, не меньше ста девяноста сантиметров роста.

— Ну и что? — спросил я без особого интереса.

— Ничего. Мы распрощались и пожалели, что уже не соседи, а ведь наше соседство долгие годы было так гармонично. Но все-таки я не удержалась, чтоб не съязвить: передала сердечный привет ее мужу. Но мать только кивнула и улыбнулась. Она была красива, со вкусом одета, и она все еще принадлежит к тем женщинам, на которых мужчины засматриваются на улице… Скажи, ты знаешь, чего от тебя хотят близнецы?

— Скоро мы это узнаем, — ответил я. — Если они продадут пай, то в моих услугах уже не будут нуждаться.

Саша открыл нам дверь. Он удивленно вскинул брови, увидев рядом со мной Матильду.

— Добрый вечер, господин Бёмер. Я привел гостя, это Матильда Шнайдер.

Не припомню, чтобы когда-нибудь в жизни я видел такое растерянное лицо. Саша стоял в дверях как чурбан; рукой он автоматически пригласил нас войти, но сам загородил вход. Наконец он отошел в сторону и пропустил нас. В большой гостиной ждал Ларс. Он тоже взглянул на Матильду округлившимися глазами.

— Конечно, мне надо было заранее предупредить вас, что я приду не один, — сказал я. — Но все произошло так поспешно, ведь и ваше приглашение было неожиданным.

Поскольку они оба не двигались и не предлагали нам сесть, я несколько грубовато спросил:

— Не предложите ли нам сесть? Или дело настолько серьезно, что его можно обсуждать только стоя?

Матильда между тем бесцеремонно рассматривала обстановку огромной комнаты. Когда ее взгляд упал на ониксовый столик, она нахмурила лоб.

— Прошу вас, — сказал Саша, указав на знакомые мне кресла. Я с облегчением уселся, Матильда опустилась рядом. Она не сводила глаз со столика, вытащила из сумки пачку сигарет и, немного помедлив, запихнула ее обратно. Саша и Ларс пододвинули себе по креслу. Они упорно молчали, пока я не потерял терпение.

— Вы просили меня прийти, — сказал я, — могу я спросить — зачем? Речь пойдет о вашем письме господину Шнайдеру?

— Мы просили прийти вас, господин Вольф, но не эту даму.

В словах Ларса явственно прозвучало презрение. Я постарался сохранить спокойствие и ответил:

— Вы правы, эта дама, как вы ее называете, сама собиралась в ближайшие дни посетить вас, поэтому я и взял ее с собой.

— Мы считали вас более тактичным, — заявил Саша. Он посмотрел на своего брата и продолжил: — Во всяком случае, у нас нет желания говорить о производственных вопросах в присутствии посторонних, тем более в присутствии персоны, которая, как бы это выразиться, связана с фирмой Бёмера не самым приличным образом. Мы черпаем сведения не только из письма персоналу.

Матильда вскочила, как будто давно уже ждала этого оскорбления, подошла прямо к Саше, влепила ему звонкую пощечину и тут же улыбнулась своей очаровательной, по-детски неотразимой улыбкой. Но я знал: раз у нее такой невинный вид, значит, она сейчас взорвется и никому не поздоровится. Наступила зловещая тишина. Близнецы в растерянности молчали, Матильда медленно подошла к столу и постучала каблуком своей туфли по ониксовой пластине.

— У этого стола, господа, скончался Хайнрих Бёмер, ваш отец, — сказала она. — У него вышла острая размолвка с человеком, которому вы хотите продать свой пай, тот толкнул его, и удар пришелся как раз об этот стол. Господин Вагенфур, о нем я сейчас говорю, упрекнул вашего отца в том, что он живет с проституткой, содержит проститутку. Он имел в виду меня. Ваш отец упал, ударился о край стола и тут же умер. Гебхардт утверждает, что это был несчастный случай. А я утверждаю, что не несчастный случай, а убийство. Потом Вагенфур вызвал людей из фирмы, называющей себя «бюро доверительных услуг». Они увезли труп, а через день он уже висел на колокольне. Уж это-то вам известно. И дальше. Ваша мать умерла на своей вилле, как известно, от сердечного приступа. Она поехала на виллу, чтобы аннулировать договор с Цирером об аренде. После ссоры с Вагенфуром — фирма Цирера принадлежит ему — она упала замертво. Но врача, как полагается у нормальных людей, не вызвали. Снова приехали молодчики из «доверительных услуг», а на следующий день вашу мать обнаружили в гараже дюссельдорфского аэропорта. Полиция до сих пор пытается выяснить обстоятельства этих смертей. В обоих случаях свидетелем оказывался человек, который был когда-то доверенным лицом вашего отца, а потом написал письмо персоналу — это прокурист Гебхардт. Как и почему ваш отец очутился именно на колокольне, а ваша мать в гараже, мы еще не знаем. Может быть, хотели запугать господина Вольфа, который живет напротив церкви, ведь Вагенфур знал о модели Хайнриха Бёмера. Может быть. А вы хотите продать пай этому человеку. Это я считаю противоестественным. Если вы это сделаете, то, значит, продадите пай убийце вашего отца, даже если по закону он и не убийца.