Макс фон дер Грюн - Лавина

— Многоуважаемая семья Бёмер, уважаемые господа, я постараюсь быть кратким после такого множества надгробных речей. Сейчас здесь хоронят человека, утрата которого останется для нас, рабочих и служащих завода Бёмера, невосполнимой. Пусть другие выясняют причину его смерти, мы ничего не станем ворошить. Мы глубоко скорбим об этом человеке. Мне бы только хотелось, чтобы когда-нибудь были опубликованы и стали достоянием общественности его мысли, взгляды и выводы, которыми он делился со мной, имевшим честь в течение семи лет представлять интересы нашего коллектива. Он не был упрямцем и не стремился к наживе любой ценой, он был партнером, ценившим мнение собеседника. Со своими рабочими и служащими он всегда обращался по-человечески.

Потом Шнайдер возвысил голос:

— Хайнрих Бёмер, простирай и из могилы свою руку в защиту трудового люда твоего завода!

Дальше произошло неожиданное: пятьсот рабочих и служащих зааплодировали Шнайдеру. Такого, вероятно, еще никогда не случалось на немецких кладбищах.

Стоявшие у могилы вздрогнули. В воздухе запахло скандалом, я прочел это по многим лицам. В такую жару возмущение просто вскипало над головами. Близнецы же опять опустили головы и сделали вид, что все идет нормально. Они напряженно слушали, как духовой оркестр исполнял песню «О добром товарище».

Примерно в это время я заметил девушку, которая, как и мы, стоя немного в стороне, смотрела на похороны из-за кустов. Она была в черном брючном костюме и черных туфлях на высоком каблуке; она была изящна и на редкость красива. Девушка безудержно плакала. Ее нежный облик вызывал жалость и участие; содрогание плеч выдавало, что плакала она от боли и ничего не чувствовала, кроме этой боли. Это было впечатляющее зрелище, такое не мог бы придумать ни один театральный декоратор: в том, как стояла эта девушка за толпой людей в черном, было что-то вызывающее.

Когда стихло ларго, жалобное, но вместе с тем очищающее, и черные фигуры снова встрепенулись, девушка вытерла рукой глаза и подбородок и на какой-то миг беспомощно воздела над головой руки. Потом она убежала прочь, напрямик через кладбище. Лишь немногие из присутствовавших заметили ее: председатель производственного совета Шнайдер на секунду протянул руки, как будто хотел ее остановить или вернуть обратно.

Шестеро мужчин в белых перчатках опускали гроб в могилу. Толстые веревки равномерно скользили в их руках; когда гроб оказался внизу, а веревки снова лежали сверху, могильщики сняли перчатки и бросили их на гроб.

Кто была эта девушка? Сначала я подумал, не профессиональная ли плакальщица, но потом меня осенила мысль, что она могла быть незаконной дочерью Хайнриха Бёмера, как моя жена была незаконной дочерью его отца.

Криста схватила меня за руку и увела прочь. Мы покидали кладбище, ни разу не оглянувшись на участников похорон. Солнце палило немилосердно, раскаляло мостовую и асфальт.

У выхода нам встретился человек, в котором я сразу же узнал того типа с площади, стриженного ежиком. Он прятался от солнца под зонтиком и все-таки весь обливался потом. Пот стекал по его лицу и капал с подбородка.

Я растерялся, испытывая невольное отвращение. Человек слегка подобострастно поклонился Кристе; она непонимающе посмотрела на его мокрое лицо.

— Я работаю в одном иллюстрированном издании, — представился он. — Мы с вами уже как-то раз виделись, господин Вольф, перед церковью. Не могли бы вы что-нибудь сказать по поводу смерти вашего, э-э, в некотором роде шурина? В газетах напечатаны только предположения, а ситуация довольно загадочна. Моя газета в высшей степени заинтересована в разъяснении этой истории. Разумеется, я имею в виду раскрытие этого преступления. Вы понимаете, что я хочу сказать. Вы ведь тоже работаете для газет, правда в качестве фотографа.

— Оставьте нас в покое, — сказал я.

Я оттолкнул его, и мы с Кристой пошли к моей машине, стоявшей в трехстах метрах на Гамбургерштрассе.

Стриженый не унимался. Он шел за нами и вдруг остановился рядом со мной, когда я открыл дверь машины и подождал, пока салон немного проветрится.

— Вы знаете эту девушку? — спросил он.

— Какую девушку?

— Маленькую, в черном брючном костюме. Она ушла, когда исполняли ларго.

— Я не заметил никакой девушки.

— Странно. Мне казалось, что вы просто глаз с нее не спускали. Да, можно же так ошибиться. Не сердитесь. Извините, пожалуйста.

Он вытер большим носовым платком пот с лица и затылка; потом отвернулся и засеменил обратно на кладбище.