Элис Манро - Дороже самой жизни (сборник)

Он спросил, играю ли я в юкр, и я сказал, что да, до определенной степени.

— Вот и отлично, — сказал он.

И вот я подумал: если прожить достаточно долго, то все проблемы уходят. Попадаешь в кружок избранных. Не важно, в чем состояло твое увечье, — сам факт, что ты дожил до этих лет, его в значительной степени компенсирует. К этому возрасту лица будут обезображены у всех, не только у тебя.

Это напомнило мне об Онеиде и о том, как она выглядела, когда объявляла, что хочет переехать ко мне. Она была уже не стройная, а костлявая; конечно, она устала от недосыпа, но и помимо этого ее возраст уже сказывался. Ее красота и с самого начала была недолговечной. Легко краснеющая нежная кожа блондинки, странная смесь виноватости и великосветской уверенности в себе — вот что было у нее когда-то и вот что она утратила. Излагая свое предложение, она держалась неловко и лицо у нее было странное.

Конечно, если бы я когда-нибудь мог выбирать, я, естественно, выбрал бы девушку пониже ростом, под стать себе. Вроде той студентки, темноволосой и хрупкой, что работала летом у Кребсов и приходилась им какой-то родней.

Эта студентка однажды чисто по-дружески сказала, что теперь врачи могут поправить мне лицо. Просто удивительно, какие успехи сделала пластическая хирургия. И мне это ничего не будет стоить — все покроет государственная медицинская страховка.

Она была права. Но как я мог объяснить ей, что это свыше моих сил — зайти в кабинет к доктору и признаться, что я желаю недосягаемого?

Онеида зашла ко мне, когда я разбирал вещи — что упаковать с собой, а что на выброс. Она выглядела чуть лучше: видно, побывала у парикмахера, и цвет волос у нее изменился — кажется, стал ближе к каштановому.

— Не выбрасывай всё кучей, — сказала она. — Все документы, что ты собрал, по истории города.

Я сказал, что сортирую бумаги, прежде чем выбросить, но это была не совсем правда. Мне казалось, будто мы оба притворяемся, что прошлое для нас очень важно, а на самом деле это не так. Теперь, когда я думал об истории нашего городка, мне казалось, что один маленький городок ничем не отличается от любого другого.

Мы не упоминали о моем переезде в доходный дом. Словно уже давно обсудили это и теперь принимали как должное.

Она сказала, что скоро уезжает в очередное путешествие, и на этот раз назвала точку назначения. Но сказала только «остров Сэвери», как будто его все знают.

Я вежливо спросил, где это, и она ответила:

— О, совсем недалеко от побережья.

Как будто это ответ.

— Там живет моя старая подруга, — добавила она.

Что ж, может, и так.

— У нее есть электронная почта. Она говорит, что и я должна обязательно завести себе электронную почту. Мне как-то не хочется. Но можно и попробовать.

— Наверно, не попробуешь — не узнаешь.

Мне казалось, что я должен еще что-нибудь добавить. Спросить, какая погода там, куда она едет, или что-нибудь в этом роде. Но не успел я открыть рот, как она очень странно вскрикнула или взвизгнула, а потом зажала рот рукой и большими осторожными шагами подошла к моему окну.

— Тихо, тихо! — сказала она. — Смотри, смотри!

Она смеялась почти беззвучно — я не знал, что означает этот смех: можно было подумать, что ей больно. Когда я поднялся на ноги, она перевела одну руку за спину и жестом показала, чтобы я двигался осторожно.

На заднем дворе моего дома была купальня для птиц. Я сам поставил ее много лет назад, чтобы мать могла наблюдать за птицами. Она очень любила их и узнавала по песням и по внешнему виду. Я давно забыл про купальню, а как раз сегодня утром снова наполнил ее, впервые за много времени.

И что теперь?

Купальня была полна птиц. Черно-белых — они копошились там, как будто метель мела.

Нет, это не птицы. Эти существа крупней малиновок и меньше сорок.

— Скунсы! — сказала она. — Маленькие скунсята. У них пока больше белого, чем черного.

Но как это было прекрасно! Вспышки белого словно танцевали, не мешая друг другу, поэтому сложно было сказать, сколько их там и где начинается или кончается каждое тельце.

Пока мы смотрели, скунсы один за другим вылезли из воды и пошли цепочкой по двору, двигаясь быстро, по прямой диагональной линии. Казалось, они выступают скромно, но гордо. Их было пятеро.

— Боже мой! — сказала Онеида. — В городе!

На лице у нее читалось потрясение.

— Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?

Нет, сказал я. Никогда в жизни.

Я боялся, что она скажет еще что-нибудь и все испортит, но нет, мы оба молчали.