Артуро Перес-Риверте - Учитель фехтования

– Это не моя кровь, – ответил он, слабо улыбнувшись. – К сожалению, я едва ли смогу описать, как выглядели эти двое... У одного сломан нос, а у другого на теле две раны, – больше мне ничего не известно.

Рыбьи глаза пристально и холодно смотрели на него из-за стекол пенсне.

– И это все?

Дон Хайме молча смотрел на остатки кофе в чашечке, стоявшей перед ним на столе. Ему было крайне неловко.

– Я рассказал вам то, что мне известно.

Кампильо встал из-за стола, прошелся по кабинету, остановился возле окна и, продев большие пальцы в петли жилета, задумчиво поглядел на улицу. Через некоторое время он медленно обернулся и мрачно уставился на своего посетителя.

– Видите ли, сеньор Астарлоа... Скажу вам прямо: во всей этой истории вы вели себя как мальчишка.

Маэстро потупился.

– Я совершенно с вами согласен.

– Да что вы говорите? Значит, согласны! Но какая помощь следствию от того, что вы согласны? Этого вашего Карселеса превратили в котлету, словно кусок телятины, и все потому, что вам, видите ли, взбрело в голову поиграть в Рокамболя.

– Я только хотел...

– Я прекрасно понимаю, чего вы хотели. И предпочитаю об этом не думать, а то очень уж хочется засадить вас за решетку.

– Я всего лишь старался защитить донью Аделу де Отеро.

– Так я и думал. – Кампильо сокрушенно покачал головой, словно врач, обнаруживший у пациента неизлечимое заболевание. – И мы знаем, чем закончилась эта ваша защита: одна убита, другой при смерти, а сами вы избежали смерти просто чудом... Я уж не говорю о Луисе де Аяле.

– На самом деле я вовсе не собирался вмешиваться...

– Ну-ну! Предупреждаю вас: если вы намерены продолжать в том же духе, вы еще и не таких дел натворите... – Кампильо достал из кармана носовой платок и принялся сосредоточенно тереть стекла пенсне. – Понимаете ли вы, сеньор Астарлоа, всю серьезность вашего положения?

– Да, понимаю. И готов нести за это ответ.

– Вы хотели сохранить жизнь человеку, который, вероятно, имел отношение к убийству маркиза... Или, лучше сказать, несомненно имел: даже смерть сеньоры Отеро не может рассеять подозрения в том, что она была замешана в преступлении. Более того: полагаю, именно это и стоило ей жизни...

Кампильо умолк, надел пенсне и вытер с лица пот.

– Ответьте мне на один вопрос, сеньор Астарлоа... Почему вы ничего не рассказали об этой женщине?

В кабинете стало тихо. Дон Хайме медленно поднял голову и посмотрел на комиссара, словно не замечая его или рассматривая что-то невидимое за его спиной. Его взгляд стал суровым, и он опустил глаза.

– Я любил ее.

Из открытого окна доносился грохот проезжавших внизу экипажей. Кампильо не произнес ни слова; он был растерян и не знал, что ответить. Он прошелся по кабинету, смущенно покашлял и сел за стол, не глядя на дона Хайме.

– Мне очень жаль, – сказал он после паузы. В ответ Хайме Астарлоа покачал головой.

– Буду с вами откровенен, – произнес комиссар, когда замерло эхо последних слов. – Чем больше проходит времени, тем сложнее распутать это дело или по крайней мере поймать виновных. Ваш приятель Карселес – вернее, то, что от него осталось, – единственный живой свидетель; будем надеяться, он протянет еще немного и успеет нам что-нибудь рассказать... Итак, вы не сумели рассмотреть ни одного из палачей, истязавших несчастного?

– Это было невозможно. Все происходило в темноте.

– Вам крупно повезло вчера ночью, сеньор Астарлоа. Кабы не так, отдыхали бы вы сейчас в том славном местечке, которое мы недавно посетили. На прохладном мраморном столе.

– Да, сеньор...

В первый раз за все утро комиссар улыбнулся.

– Теперь-то я знаю: вы крепкий орешек. – Он рассек воздух воображаемой шпагой. – И это в ваши-то годы... Не часто такое бывает. Пожилой человек один на один с двумя профессиональными убийцами... Гм...

Хайме Астарлоа пожал плечами.

– Я всего лишь защищал свою жизнь, сеньор Кампильо.

Комиссар вложил в рот сигару.

– Да, это веский повод, – покачал он головой в знак одобрения. – Это весьма веский повод. Вы по-прежнему не курите, сеньор Астарлоа?

– По-прежнему не курю.

– Все это очень, очень любопытно, друг мой. – Кампильо зажег спичку и с наслаждением втянул дым. – Видите ли... Несмотря на ваше... не вполне разумное поведение во всей этой истории, я почему-то испытываю к вам симпатию. Честное слово. Вы позволите мне сделать одно довольно смелое сравнение? Разумеется, при всем моем к вам уважении.