Адольф Мушг - Счастье Зуттера

С этого вечера в доме появилось нечто живое. И вскоре он понял, что с этим можно экспериментировать. Если в девять минут двенадцатого он выходил из квартиры в сад, чтобы послушать шум ветра и шорох быстро опадающей листвы, телефон не звонил ни в семнадцать минут двенадцатого, ни позже, когда он, продрогший и промокший, снова входил в дом.

Видимо, звонивший наблюдал за Зуттером, и наблюдал с очень близкого расстояния. Где-то был человек, который всегда в одно и то же время, ночью, следил за Зуттером. Может, какой-нибудь взломщик хотел точно знать, когда его не бывает дома? Но он — кем бы он ни был — похоже, интересовался скорее присутствием Зуттера, более того, заигрывал с этим присутствием. Если это форма террора, то с какой целью?

Без сомнения, звонивший добился своего: Зуттера стало возмущать нарушение привычного порядка, и теперь он думал только об этом. Может, ключ к загадке следует искать именно здесь? Может, у него был странный благожелатель, навязавший ему трудотерапию, в которой он отказал своим знакомым? Зуттер принялся перебирать в мыслях всех знакомых. «А не устроить ли и им пробу на присутствие?» — подумал он. Спрашивать напрямик ему не хотелось. Еще подумают, что он совсем свихнулся или, хуже того, что ему надоело одиночество и он ищет помощи. И все это из-за какой-то дурацкой, в общем-то, помехи. Он представлял себе, что они посоветуют: почему бы тебе не установить определитель номера! И ловил себя на том, что этот совет для него неприемлем. Он и сам знал, что выследить телефонного террориста — проблема вполне разрешимая.

А может — почему бы и нет, — сам Зуттер уже настолько тронулся умом, что просто придумал все эти звонки. Возможно, они были порождением его патологического желания, не поддающегося контролю со стороны сознания: он хоть и остался один, но быть одиноким не хотел. Не хватало еще позвать к себе в дом свидетелей!

Да, их-то как раз и не хватало. Под предлогом просьбы, перед которой — он знал это — Фриц и Моника не могли устоять, он заманил их в «Шмели», избавив от «сеанса психодрамы». Их не надо было удерживать: они и так были слишком рады остаться, чтобы поведать ему о кризисе в своих отношениях. И они неверно поняли его, когда после одиннадцати он несколько раз посмотрел на часы: «Нет, вас это не касается, не спешите уходить». «Ты снова стал таким, каким был прежде, Эмиль!» — сказал Фриц, ближе к полуночи обнимая его на прощанье. Моника, все еще ничего не понимая, выдавила из себя дружескую улыбку. Телефон, однако, так и не зазвонил — ему не нужны были свидетели. Зуттер был рад, что не заговорил о звонках. Уж лучше поговорить о том, что случилось с другими, кто с кем расстался, кто с кем встретился.

Возмутителем спокойствия мог быть и кто-нибудь из участников доброй сотни судебных процессов, на которых Зуттер зарабатывал свой хлеб в качестве репортера и при этом, случалось, язвил, не жалея соли. Перед судом люди чувствуют себя беззащитными, бывает, что отчет в газете, воздающий должное их праву на справедливость, воспринимается ими как бестактность, как нескончаемое оскорбление. Зуттер вполне мог, сам того не желая, наступить кому-то из них на больную мозоль. И даже когда они благодарили его, Зуттер знал, что ничто не возбуждает так жажду мести, как вынужденная благодарность. Но даже если отвлечься от того, что кандидатов на месть было слишком много, кто сказал, что эти звонки были актом мести? Может, кто-то хотел навести его на другие мысли — но на какие?

Зуттера, равнодушно воспринимавшего собственное существование, теперь стал занимать телефон, этот ночной звонок в семнадцать минут двенадцатого. Потому что уже на следующий день, когда он был один, телефон зазвонил снова. Зуттер напряженно ждал звонка, но на сей раз дело приняло несколько иной оборот. Телефон прозвенел раз, другой — и замолк. Где бы ни замирал в ожидании Зуттер, он должен был находиться вне досягаемости аппарата: только тогда тот выдавал пару своих звонков. Если же Зуттер оказывался совсем близко от телефона и мог дотянуться до трубки рукой, из нее — после короткого молчания — доносились лишь гудки. Аппарат нельзя было перехитрить, ни на первом этаже, ни на втором.

— Я получаю анонимные звонки, — признался он знакомым, и вызвал этим шквал любопытных рассказов из их собственного опыта. Не нашлось никого, будь то мужчина или женщина, кто не вспомнил бы какую-нибудь историю на эту тему. Одному кто-то сопел в трубку, а потом начинал кряхтеть и стонать. Другому чей-то голос на соответствующем жаргоне грозился скоро прийти, ожидал, что объект приставаний обрадуется этому, и обещал неслыханные удовольствия, если встреча состоится. В третьем случае хулиган в омерзительных, всегда одних и тех же выражениях требовал от своих жертв разделить с ним его похотливую страсть.