Борис Евсеев - Пламенеющий воздух

Я замялся. Савва понял по-своему.

— Что? Думаешь, нагреет Куроцап? Думаешь, мне для тебя настоящего «жучка» жалко? Думаешь, заваль предлагаю? Вот, гляди!

Савва проворно кинулся к шкафу, вынул оттуда красную, плоскую, размером со школьную тетрадь коробочку.

— Видишь? Комплект же! «Жучки» и экраны к ним. Один маячок-жучок — р-раз! — сюда прикрепляю (он наколол себе на грудь какую-то английскую булавку с серой каплей вместо головки). — Другой — тебе! А чтоб комплект не разбивать — вот! Возьми и оставшиеся два. На двух лучших овец навесишь. Запишешь, как они там блеют-млеют.

— Может, с «жучками», Савва Лукич, лучше не связываться?

— Свяжемся, обязательно свяжемся! Ты только не включай их раньше времени. А так это… через неделю. Я сейчас на своем жучке таймер поставлю… А теперь вали поскорей отсэда. Христом богом тебя прошу! — Савва хитро склонил голову влево и вдруг выставил перед собой руки, как суслик лапки: локти согнуты, кисти вниз свисают. — Дел у меня: до утра не спроворить!..

И вот теперь, сидя в кафе против Селимчика, глотал я кипяток с морковкой и думал: какой же я обалдуй!

Обалдуй и остолоп, потому что на следующий же день после разговора с Куроцапом от Рогволденка съехал. Увез свой комп, увез тележку с вещами и, заперев накрепко дверь коммуналки, двинул в городок Романов…

Денег Савва не перевел ни через сутки, ни через трое.

В «Музее романовской овцы» со мной ласково поговорили, но никаких эксклюзивных материалов, повествующих о жизни этих энергичных черноголовых и белопузых домашних животных не предоставили. Я стал звонить по очереди всем секретарям Саввы Лукича, и, конечно, в первую очередь Надюхе.

Через пять дней стало ясно: Куроцап от романовской овцы отказался навсегда, навек.

— Савва Лукич наткнулся на новую, более перспективную мысль, — томно ворковала, видно вспоминая показ романовской шубы, с трудом разысканная Надюха. — Это такая интересная тема! Жизнь огородных растений. Представляете? Редька, лук, патиссоны, чеснок! Как они в огороде нашем эволюционировали. Как сопутствовали российскому гражданину в его жизни. Савва Лукич хочет, чтобы на обложке так и значилось…

— Савелий Куроцап. «Русский хрен», — подсказал я.

Надюха сперва в трубку хрюкнула, но потом стала серьезней:

— Чувствуется, что вы хорошо над романовской овцой поработали. Вникли в тему. А за Савелия — спасибо. Это для обложки даже лучше, чем Савва… Спрашиваете, как вам быть? Ей-богу, ума не приложу. Лукич сейчас в Шри-Ланке. Пробудет месяца полтора-два. Чайные плантации, сами понимаете. Но как вернется — обязательно заходите. Савва Лукич так и сказал: как Тима появится — сразу его ко мне!

— И что тогда? Чайные листочки к проблемным местам прикладывать будем?

— Это уж как получится. Но вы должны знать: Савва Лукич — щедрая душа. И в свое время заплатит вам обязательно…

Надюха отключилась, но я снова набрал ее:

— А это кто ж ему про русский хрен писать будет? — не своим голосом крикнул я в трубку.

— Для такой книги писатель с университетским образованием требуется. А у вас, извините… только Литинститут. Кстати, писатель с образованием не без труда, но нашелся.

— Кобылятьев? Рогволд?! — заорал я, брызгая слюной и злобой.

Две-три сороки, сидевшие на ветвях близ гостиничного дворика, плавно, как детские самолетики, взлетели, но тут же в кустах и приземлились…

— Да, это Рогволд Арнольдович, — чуть удивясь, сказала Надюха.

— Так ведь он пэтэушник, сволочь! — застонал я в голос.

Но к стонам моим Надюха не прислушалась, лишь добавила снисходительно:

— Так что босс благодарит вас и все такое прочее. А также Савва Лукич дорит вам шубу.

Она, зараза, так и сказала: «Дорит»!

— Ну ту самую… которую вы на мне видали, — Надюха приятно засмеялась. — Так что возвращайтесь в Москву, получайте шубу, и удачи вам!

— А деньги?! — крикнул я опять, как дурак.

— Денег на вас… — Надюха умышленно громко прошелестела в трубке какими-то бумагами… — Денег на вас, увы, не отпущено.

Я вдавил красную кнопку в мобильник так, что отпала задняя крышка. Белый свет померк у меня перед глазами…

Это что ж? Не солоно хлебавши назад в Москву?

Невозможно! Двум-трем приятелям и одной прелестной оторве я успел объявить о шикарном заказе, о том, что ухожу из литнегров, что передо мной — пусть пока и соавторство, но очень, очень перспективное…

Словом, заявляться в Москву ровно через пять дней, да еще обделанным с головы до пят не хотелось.