Микаель Ниеми - Популярная музыка из Виттулы

Однако место еще нужно отыскать. В сгущающихся осенних сумерках не видно ни зги, да и криком парень позвать не мог - во рту ведь носок. Все деревья были одинаковы на вид, тропки убегали из-под ног, черты расплывались. Подул ветер - шелест и шорохи вовсе заглушили всякий иной звук. Тут и дождь подоспел.

Генерала обнаружили пару часов спустя. Он успел к тому времени надуть в штаны. Его отвязали, и он свалился как подкошенный. Когда вытащили кляп, первое, что он вымолвил, была клятва укокошить кое-каких недомерков.

Несколько дней, пока не улягутся страсти, соблюдали перемирие. Позже я сам угодил в западню. Меня, как антилопу, отделили от общего стада и стали пулять по ляжкам, пока я не закричал, что сдаюсь. Боль была адская! Все ноги покрылись лиловыми разводами. Я крепился, стараясь не заплакать, а чуваки тем временем спорили, кому из них причитается обещанный блок сигарет. Потом их главарь повалил меня на землю и сказал, что сейчас я отведаю того же, чего давеча отведал он сам. Он стянул с меня носок и поливал его, пока носок совершенно не пропитался мочой. В горле у меня пересохло, в голове шумело от страха. Я приготовился к худшему. Пусть они хоть что - не буду плакать. Я должен выдержать, вынести любую боль. Грош мне цена, если струшу!

Вдруг в отдалении послышалась возня. Часовой крикнул "атас". Заслышав звуки приближающегося боя, главарь остановился в нерешительности.

– Беги! - приказал он и наставил на меня дуло. Остальные сделали то же самое. Предчувствуя боль, я затаил дух и бросился прочь. Бежал, виляя из стороны в сторону. Пули зашлепали по телу, обжигая огнем.

– Не попали, не попали! - заорал я сквозь слезы, испуганно обернулся.

В эту секунду выстрелил главарь. Я упал. Навзничь, приземлившись спиной на моховую подушку. Открыв глаза, я понял, что ослеп.

Кто-то крикнул: "Харе стрелять!"

Наступление прекратилось. Послышались шаги. Башка трещала как барабан. Боль, чернота. Я потрогал лицо. Что-то горячее, липкое.

– Черт! - выругался кто-то. - Несите воды!

Вокруг меня собиралась толпа.

– Ничего не вижу, - сказал я, меня тошнило.

– В глаз попало! Черт, кровищи-то!

Мне дали мокрую тряпку, я стал протирать глаза. Сел, чувствуя, как с лица капает кровь. Я еще повозил тряпкой. Осторожно потрогал.

В ужасе заморгал, но в глазах только плыл туман. Я потер сильнее. Чуть получше. Тогда я выжал тряпку, струйки воды побежали, омывая лицо. Поморгал. Закрыл один глаз. Другой. Фу, господи, не ослеп! Но на переносице вздулся бугорок.

Пулька попала как раз между глаз. А ослеп я от крови.

На сегодняшний день решили больше не воевать. Ниила сумел выковырять пулю раскаленной булавкой, а дома я соврал, что из-под грузовика выскочил кусок щебня и попал мне в лицо. Со временем рана зажила, но шрам остался.

На том потешная война для меня закончилась.

О бренчании на гитаре и других более-менее мужских занятиях

.

Наше первое выступление на публике состоялось на утреннем собрании в Паяльской школе. Простуженным и серым февральским утром мы собрались в актовом зале. Смысл утренних собраний был самый возвышенный - созвать старшеклассников и в течение двадцати минут закалять их нравственно, повышать их духовность, укреплять школьный коллектив. Должно быть, задумка эта перекочевала к нам с юга Швеции, с какой-нибудь конференции директоров, но у нас она со временем стала больше похожа на утреннюю проповедь. Роль проповедника исполнял Хенрик Пеккари, благообразный и дерганый учитель профориентации, или же сам директор Свен-Эрик Клипмарк, человек с бархатными глазами, - он пытался наставить на праведный путь всех грешников, что малевали на стенах, плевали жеваным табаком, крушили шкафчики, били бутылки, уродовали ножами парты и прочим образом отягощали бремя местных налогоплательщиков. Думаю, до нас было бы проще достучаться, если б учителя воспользовались богатствами турнедальского наречия, пригрозив юным оболтусам розгами, взбучкой и пожизненной работой на аптеку - к таким методам воспитания многие из нас были попривычней.

Между тем случались и музыкальные представления. Кантор Йоран Турнберг отважился сыграть на фортепьяно прелюдию Баха, при этом, казалось, нимало не смущаясь тупым отчуждением публики. Пока школьный хор девочек исполнял канон, его руководительница, убеленная сединами Биргитта Седерберг, пропускала мимо ушей хулиганский посвист сексуально озабоченных девятиклассников. Еще паренек из Перяяваары, схватившийся за трубу как утопленник за соломинку - он так фальшивил, что даже учителя содрогались от хохота. Паренек, однако, не сломался, и со временем из него вышел учитель музыки.