Она полагала, что Ингрид должна вести себя как вдова.
И злилась, когда брат Вольфганга вступался за невестку.
Мартин любил жену. С годами он привык к ней и считал, что так и надо. А о том, чтобы испытывать в ее обществе неуверенность, вовсе думать забыл.
В этот вечер она встретила его у двери вопросом: Ну, что ты нашел в ее вещах?
А что я должен был найти?
Поймав на себе ее пристальный взгляд, Мартин нервно провел рукой по волосам.
Она не сказала: У тебя на лице написано. Стала молча накрывать стол к ужину.
Брат Вольфганга и не подумал вникать в ее безмолвный протест. Он ел то, что она ему подавала, и размышлял о жене брата.
Он боялся следующего вечера в квартире Ингрид. В остальных записях наверняка обнаружится причина ее смерти.
Спрятаться от этого невозможно. Да он и не хотел.
Когда они с Ингрид впервые встретились на стороне, Вольфганг уже полгода сидел в Штраубинге.
Уговора у них не было.
Они случайно встретились в городе, и брат Вольфганга сразу заметил, что ей необходимо выговориться.
Врач прописал мне валиум, сообщила она.
Он расспросил ее про депрессии.
У меня все то вверх, то вниз, сказала она, в этом нет ничего особенного. Раньше депрессий у нее не бывало.
Они сидели в одном из этих новомодных кафе и пили плохонький черный кофе. Ингрид начала задумываться над происходящим. Она была в ужасе от того, что случилось с Вольфгангом.
После свидания со мной его обыскали, рассказала она. Велели раздеться догола, а он был возбужден.
Мартин написал брату: Надо бы оградить ее от подобных ужасов.
Поздно, они уже вошли ей в плоть и кровь.
Мне только и остается, что окружить ее заботой, сказал он жене и по вечерам изредка приводил Ингрид к себе домой. Ей нужно какое-нибудь пристанище, говорил он. Жена молчала.
Рождество они встретили вместе. Вольфгангу собрали посылку, и в первый день праздника Ингрид отвезла ее в тюрьму.
Пока она принимала валиум, все было хорошо. Лишь через девять месяцев после осуждения Вольфганга Ингрид вновь стала вести дневник.
Вторник, 11 января
Что проку навещать Мартина и его семью. Вернусь домой, а здесь все та же пустота. Я тону в тишине и не в силах обуздать страх.
Пятница, 14 января
Позвонила Мартину, и он тотчас предложил встретиться в городе. Я бы предпочла объяснить все по телефону, так было бы проще. Поэтому я не сразу ответила, когда он сказал: Давай встретимся после работы.
Возражений он и слушать не стал.
В шесть Мартин за мной заехал. Поставил машину возле нашей конторы, и все видели, как я в нее садилась. Куда поедем? — спросил он.
У меня не нашлось ответа, и он, включив мотор, сказал: Поищем уголок поуютнее.
Я спросила о невестке.
Ей не на кого оставить детей, сказал он. Не стал говорить: Она не хочет с тобой встречаться.
Ведь говорить это было незачем.
Как дети? — спросила я, очень довольная, что нашла первую фразу.
Когда мы уселись за столик друг против друга, я сказала ему, что больше не приду к ним.
Бессмысленно, сказала я, рассуждать о вещах, которые на самом деле всего лишь отговорки. Каждый визит к вам был напичкан отговорками.
Детям будет тебя не хватать, сказал он.
Не могу, ответила я. Иногда я пробую обратись без валиума, но без валиума я не человек. Не хочу быть развалиной, когда Вольфганга выпустят.
Мартин понятия не имеет, что мы с Вольфгангом несколько лет назад употребляли наркотики. Правда, не сильные, поэтому без труда отвыкли.
Не хочу отступать, сказала я. Не хочу сдаваться.
Четверг, 20 января
Не знаю, сколько у нас шансов выжить. Три дня не прикасаюсь к валиуму. Окна не открываю. Задыхаюсь.
Сослуживицы, конечно, заинтересовались: в чью машину я садилась на прошлой неделе. Насчет деверя они не верят. Так уж мне на роду написано — впрочем, не все ли равно?
Не хочу думать о брате Вольфганга.
Странно. Только вот нынче вечером мне трудно сесть и написать Вольфгангу письмо. О чем я ему скажу, кроме как о своей печали? Не хочу взваливать на него еще и это.
Воскресенье, 30 января
Завтра от Вольфганга придет новое письмо, и я на него отвечу, как изо дня в день отвечаю на все письма. Знаю, наши письма читают, и все равно пишу, как мне хочется уткнуться носом в его свитер, найти защиту и покой. Но вслух я ничего не скажу. Трудно подыскивать слова, которые не причинят ему страданий.
Все очень скверно.
Вчера мне разрешили свидание. Полчаса мы пробыли вместе. Он обнимал меня за плечи, и я чувствовала запах его кожи; он пахнет не так, как раньше, когда спал со мною рядом. Я бы и сама обняла его, но впереди у нас беспросветный мрак.
Читать дальше