Люси Фор - Славные ребята

— Тогда почему же?

— Сегодня я ничего не ел. Нет ни гроша. А парни мне говорили…

— Что тебе твои парни говорили?

— Что бывают такие типы… В сущности, это ни к чему не обязывает. Плоть — дело последнее… Лучше тело продавить, чем душу, разве не так? Буржуи — они ничего не понимают. — И устало добавил: — И ничего-то это не меняет. Мир полон слов. Только слов. И всегда одних и тех же: деньги, секс. А здесь по крайней мере молчишь. Это же гораздо лучше.

…Разочарованный? Рассерженный? Марк продолжал:

— Значит, ты решил… И ты бы согласился?

При этой мысли ему стало не по себе.

— Я же вам объяснил. Большое вам спасибо, скажите, что я могу для вас сделать?

— Дружки у тебя есть?

— А как же…

— Можно с ними повидаться?

Мальчик сразу окаменел.

— У нас не зоопарк, чего вы от них хотите? По всему видно, что вам они вовсе не интересны.

— А просто поговорить с ними нельзя?

— Вот именно нельзя. Мы и приехали сюда, чтобы быть подальше от таких типов, как вы. Поэтому, сами понимаете…

— А что ты подразумеваешь под такими типами, как я?

— Ну… буржуа… Кстати, что вы здесь делаете? Чем занимаетесь? Шпионите за кем?

— Нет, я не шпион, я журналист.

— Будто журналист лучше шпиона. Хороша же ваша пресса. Только за деньги пишут… Сами понимаете, что парни, которые автостопом прибыли сюда из Берлина, Парижа, Стокгольма… а то и откуда подальше, приехали не для того, чтобы с журналистами встречаться! От журналистов мы в первую очередь и бежим. Сплошная сволочь!

Он поднялся с места.

— Но мы-то вдвоем все-таки можем поговорить…

— Нет, я приехал сюда молчать и не собираюсь нарушать молчание ради беседы с магнитофоном.

— У меня никакого магнитофона нет.

— Есть, только в голове. Впрочем, так оно и должно быть, ведь вам за это платят.

— Значит, больше не увидимся? Так?

— Ну, если встретимся, тогда, пожалуй… Ладно! Чао! И спасибо вам. С виду вы человек порядочный, но, если таким делом занимаетесь, вы, конечно, не лучше всех прочих.

Мальчик ушел, и Марк остался в одиночестве. Он кликнул бармена и потребовал счет.

Человек порядочный… Который не лучше всех прочих. Но, если вдуматься… Разумеется, если бы он мог, он выбрал бы себе иной путь. В молодости, как и все юноши, он тоже мечтал… Конечно, мечталось и о славе… но он взял и женился. Молодым. В те времена брак в буржуазных условиях требовал немедленной оседлости; пошли дети, и, значит, нужны стали деньги, потянуло на семейный уют, а там и пошло… Словом, попал в зубчатую передачу… Разве этого избежишь и как? Дельфина… вечно на нее ссылаться, вечно ею себя оправдывать. Зубчатая передача и ловушка, откуда не выберешься. Слава… Правда, оставался талант. Как журналист он бы еще мог сбежать, но как человеку это ему не подходило. Еще вчера ему мерещилась в воображении тихая домашняя заводь, новая жизнь у семейного очага, куда нет доступа посторонним. А сейчас ему хотелось иного — убежать куда глаза глядят, начать все сначала. Неужели он уступит этому бредовому порыву? Где же его правда? Как до нее докопаться? Почему он — человек взрослый — с трудом разбирается в собственных потаенных желаниях? В силу непостоянства? Он даже поморщился: до того неприятно прозвучало это слово. Однако не может же человек хотеть сегодня одного, а завтра совсем другого? Кто возьмется это утверждать? Ясно, он обязан сделать выбор, упорствовать в своем выборе, но, как видно, выдержка не самая сильная его сторона.

«Неужели меня так возмутили слова этого мальчишки? Ведь должен же я был понять, что все это говорилось только ради денег. А почему, в сущности, я так вознегодовал? Впервые я настолько растерялся в присутствии щенка. И даже это мое возмущение… Разобраться в противоречиях. Выбрать. Все вообще сводится к этому.

До сих пор мальчики были для меня, так сказать, абстракцией. И вдруг в один прекрасный день тебя берет соблазн, ну не совсем соблазн, скажем мягче, ты допускаешь возможность… Наверно, на одно мгновение я понял, что такое вполне может произойти — конечно, с другими, — и не возмутился. Такой же акт, как и все прочие, ни хуже, ни лучше. Просто-напросто человеческий! Всякая любовь заслуживает уважения: тот, кто любит, — господин, а равнодушный — вассал».

На помощь ему пришли разрозненные воспоминания из классической литературы: уж на что была высока цивилизация, скажем, в древней Греции, и там чтили подобные союзы. Так почему сразу же и пугаться? Разве нуждается в оправдании любое влечение?