Джеймс Херлихай - Полуночный ковбой

Они стояли у окна гостиной в номере Локки и смотрели вниз на Сорок вторую улицу. Джо слышал тот шум, которому Локки пропел вдохновенный гимн. Это был всепроникающий пульсирующий рокот, словно говор миллионов людей и рев миллионов машин слились в унисон, зазвучали в едином ритме и действительно превратились в великана, обладающего огромной силой.

— И мы с вами, — продолжал Локки, — часть этой силы, этого дыхания. Да! Вас это не волнует? Только вдумайтесь: стучит ваше сердце, стрекочет проектор в кинотеатре, ревут моторы, а все вместе… Нет, я волнуюсь даже при мысли об этом! Хотите выпить? У меня есть неплохой джин. Впрочем, если вы предпочитаете что-нибудь другое, я закажу. Может быть, ирландское виски или сакэ? Говорите, не стесняйтесь.

— Сойдет и джин.

— Это и в самом деле чрезвычайно сильное ощущение — гнул свое Локки, — чувство времени в Нью-Йорке. Однако, с другой стороны, нельзя им злоупотреблять — выбивает из колеи. У меня, видите ли, нервы не совсем в порядке, бывают депрессии, и все они связаны с моим ощущением времени. Например, в Чикаго мне частенько представляется, будто время остановилось двадцать лет назад. А все, что было потом, — просто плод дурацкой ошибки. Ну, разве это не патология? Par exemple [11] Например ( фр. ). , в такие минуты мне кажется ужасной нелепостью, что где-то в мире существует седой старик — вы его видите сейчас перед собой. На самом деле его нет! Просто была война, был черноволосый мальчик в солдатской форме, красивый, как Бог, и ему было суждено погибнуть на войне! А он не погиб. Кто-то глупо ошибся там, на небесах, и я все еще жив. Забавно, правда? Ладно, что я о себе, да о себе. Весь вечер не даю вам рта раскрыть. Вот джин. А теперь расскажите про себя, как там живется на Западе, как ваш скот? Но сначала я кое в чем признаюсь. Запад увлекает меня до чрезвычайности, это царство прерий и романтики, перекати-поле и коровьих шкур. Даже если бы вы не были таким замечательным юношей — а я знаю, вы такой, я это сразу понял, у вас тонкий, чувствительный нестандартный ум, — но даже если бы вы не были таким, я бы все равно почувствовал, что между нами есть… есть… — Локки поводил ладонью около сердца, будто оно было магнитом, способным притянуть нужное слово, — есть rapport [12] Связь, взаимная близость ( фр. ). .

Он протянул ладонь к Джо, словно в ней лежало пойманное слово.

— Я бы это почувствовал просто потому, что вы с Великого Запада. И мамочка тоже так думает, можете мне поверить, она бы сразу полюбила вас, и когда она позвонит, — он посмотрел на часы, — в половине десятого, я попрошу вас подойти к телефону и сказать: «Привет, Эстелла, я…», как вас зовут?

— Джо.

— Значит, скажете: «Привет, Эстелла, я — Джо. Ваш Тоунсенд — славный парень». Ну, или что-то в этом роде. Я вас сначала представлю, скажу, что вы — ковбой, она будет в восторге. Ей девяносто четыре, но какой ум! Острый, как бритва! Хотите, расскажу, что я устроил на ее день рождения? Впрочем, что это я? Вы же мамочку и в глаза не видели, так что вряд ли вам будет интересно…

— Да нет, валяйте, послушаю.

Джо даже порадовался, что его новый приятель болтает без умолку. Ему надо было собраться с мыслями. У Локки явно водились денежки, не миллионы, конечно, но и не гроши. Джо догадывался, почему Тони выбрал именно этот отель, хотя мог бы жить в местечке и почище: здесь всем было наплевать, извращенец он или нет.

Они сели, Джо — на кушетку, Локки — на мягкий стул. Сколько же он еще будет трепаться, гадал Джо, пока в конце концов не подойдет к кушетке, не положит ему руку на колено… ну, и так далее. И как тут лучше себя повести? Прямо, без обиняков, заговорить о плате? Или просто намекнуть, дескать, не могли бы вы оказать такую любезность… Джо решил, что Локки в общем-то парень симпатичный, но старался об этом не думать. Дело есть дело.

— …А там стоял струнный квартет. Представьте, почтенная леди сидит в постели, покрывало бледно-голубое и все в кружевах, волосы мелко завиты — я сам ее причесываю два раза в неделю, а у ног ее — венский струнный квартет играет «С днем рожденья…». — Тут Локки заголосил: «С днем рожденья, Эстелла, с днем рожденья тебя-a!» Боже мой! — В ярко-синих глазах блеснули слезы. — А ведь предыдущим вечером они играли Бетховена, и их слушали две с половиной тысячи людей! Это и был мой подарок мамочке. Чем же еще порадовать женщину, которая старше, чем само время? В ней весь смысл моей жизни. Все говорят: как ты добр к ней! Чепуха, отвечаю я им, я добр сам к себе!