Джеймс Херлихай - Полуночный ковбой

Джо ничего не понял, но обрадовался ее появлению.

А однажды ему приснился сон, который потом стал повторяться. Бесконечный людской поток плыл по краю земли, вытекая из-за горизонта. Джо наблюдал за шествием из какого-то сырого и темного закутка, а тела людей были залиты золотым светом. Это было невероятное смешение представителей рода человеческого — в едином строю шли шоферы, монахини, музыканты, солдаты, продавщицы, китайцы, летчики, толстяки, рыжеволосые женщины, шахтеры, банковские клерки, миллионеры, частные сыщики, дети, старухи, воры. Кого только не было в этой купающейся в золотых лучах толпе — вон проститутка, вон карлик, а вот святой, сумасшедший, полицейский, учитель, журналист, красотка, бухгалтер, сторож, старьевщик… В строю шагали все, кроме Джо. Он пытался слиться с этими людьми, бросался к золотым шеренгам, надеясь отыскать в них свое место и втиснуться в строй. Но лишь только мелькал просвет в рядах, люди смыкались, строй становился монолитным, попасть в него было невозможно, и неудачник был обречен возвращаться в темный и холодный закуток.

После этого сна Джо был не в силах оставаться в номере. Оделся, вышел на ночные улицы Альбукерке и поразился: исхоженные вдоль и поперек улицы казались совершенно незнакомыми. «Ты, может, нас и знаешь, — ухмылялись здания, — но мы-то тебя и знать не хотим». Он шел по родным с детства местам и остановился у дома Салли, пустого, с темными окнами. Джо обошел кругом и постучал в окошко спальни Салли. Он был почти уверен, что кто-то отзовется. Ждал он долго. «Вот что, — решил наконец Джо, — надо уматывать отсюда ко всем чертям и как можно скорее».

Он вернулся в гостиницу, запихал свои немногочисленные пожитки в сумку. Вся прожитая жизнь не заполнила сумку доверху.

В Хьюстоне Джо надеялся отыскать парикмахера Натале, своего армейского дружка. Но у Натале была длинная итальянская фамилия, и Джо битый час проискал ее в телефонной книге на автобусной станции. Потратив доллар мелочью на звонки по разным телефонам, Джо понял, что его усилия безнадежны, и решил осмотреть город. «Твою-то мать, — думал он, — такой же дерьмовый городишко, что и мой. Сдается мне, что тут я тоже не пришей кобыле хвост. А плевать, я приехал, и все тут».

Он добрел до гостиницы. На вывеске была сбита буква «О», дешевые номера были темны и плохо проветривались, а полы в ванной вечно заливало водой. Стоял холодный январский день, Джо размышлял, как выйти из положения, в котором он очутился. Впрочем, само положение было ему не до конца понятно.

Сидя на краешке кровати, Джо ясно представил себе будущее и вдруг понял: через пятьдесят лет, когда его седая борода будет пол подметать, он попадет в такую же дыру и там опять задастся вопросом: что же это за чертова жизнь и почему он так и не смог найти в ней себе места?

Единственное окно в номере выходило во внутренний двор, шум транспорта долетал издалека. К тишине прибавлялось чувство вечной неопределенности, и все это ввергло Джо в какой-то дурман, продолжавшийся несколько часов. Нечто похожее он испытал в детстве, когда впервые посмотрел телевизор. Время тяжким грузом давило на Джо, сковало движения, облепило плотной массой, и пробиться сквозь нее было невозможно, немыслимо. Его охватил озноб, но не простуда и не холод гостиничного номера были тому виной — казалось, сама смерть обдала его ледяным дыханием.

Джо провалился в долгий, крепкий сон, и это его спасло. Проснулся он среди ночи. Память о липком, знобящем кошмаре минувших часов, подобно пальцам призрака, сжимала затылок. Он оделся, прошелся по волосам расческой и пулей выскочил из гостиницы, словно за ним гнались болотные черти.

Неподалеку сияли яркие уличные огни, Джо рванул к ним — так же во сне он бежал от мрака к золотой толпе, туда, где бурлила жизнь. И безмолвие уступило место свету и шуму улицы. Через несколько минут он очутился перед кафе «Солнечный луч», над дверью которого красовался желтый циферблат.

Войдя в кафе, Джо попал в живую струю тепла, света и звуков — словно и не было давящей темноты за дверью. Народу в кафе было много, но Джо казалось, что он знает в лицо каждого. Люди сидели парами и в компаниях, кто-то болтал, другие молчали, одиночек было мало, женщин тоже. Мужчины курили, уткнувшись в чашки кофе. Были там и бродяги, и рабочие, закончившие ночную смену, и те, кто только собирался на работу, ну и, конечно, скучающие бездельники — а где их нет? Сидели в кафе и парни особого сорта — из тех, кого можно встретить по всему миру, а в Америке — везде.