Джеймс Херлихи - Полуночный ковбой

— Черт, а мне всего двадцать пять, — сказал Джой, — и я просрал всю свою жизнь, Перри, клянусь тебе, так оно и есть. Я и представить себе не мог, что может быть такое, о чем ты только что рассказывал.

— Я бы сказал, что это жутко забавно, Джой. Но больше всего мне нравится твоя невинность.

— Да нет, — сказал Джой. — Боюсь, что я не девственник, Перри. Я-то, конечно, туп как пробка, но натрахался вдоволь.

— Да я не о такой невинности говорю.

— Вон оно что! Так скажи мне толком, о чем ты ведешь речь, Перри. Давай, Перри, потому что мне пора разобраться с этим дер-р-рьмом.

Перри так долго не сводил глаз с Джоя, что тот стал волноваться, ибо машина неслась по шоссе. Затем Перри перевел взгляд обратно на дорогу, рассеянно покачал головой, словно его внимание привлекало нечто, скрывавшееся за горизонтом, и еле слышно сказал:

— Это будет, это придет.

В приливе благодарности и нежности Джой положил руку на плечо Перри и сжал его.

— Ты мой самый лучший приятель из всех, что у меня были. — Но слова эти были лишь слабым отражением того, что он чувствовал. Джой испытывал сильнейшее побуждение говорить без остановки, вытолкнуть все слова, которые, наконец, точно дадут Перри понять, что он к нему испытывает.

— Слушай, конечно, я не могу назвать тебя своим лучшим другом, потому что, понимаешь, когда я был в этой вонючей армии, ну все такое, у меня была куча приятелей, но никто из них и половины того не сделал для меня, что делаешь ты. То есть, вот ты катаешь меня, чтобы ублажить, гамбургерами кормишь. И все это просто так! Ну да, конечно, для чего-то все это делается, но главное — ты разговариваешь со мной, черт побери, и ты говоришь, мол, Джой, то, Джой, се. Со мной никогда и никто так не обращался, у меня, черт возьми, никогда не было настоящего друга, понимаешь, друга! Понимаешь, что ты мне даешь?

— Да, Джой. Но теперь я хотел бы, чтобы ты заткнулся. О'кей?

Джой медленно убрал руку с его плеча и уставился перед собой. На мгновение у него перехватило дыхание, и он сказал:

— Никак я слишком разболтался.

— Да нет, все в порядке, — сказал Перри. — Просто мне хотелось, чтобы ты пока помолчал. Вот и все.

— О'кей, Перри, — ответил Джой. — Это самое малое, что я могу для тебя сделать.

Свернув с автострады, маленькая спортивная машина въехала в беспорядочное скопище припаркованных трейлеров, груд строительных материалов, старых домов и небольших предприятий, известное под именем Ньювилла, Техас, затем она оказалась на поле каких-то неопределенных очертаний, на котором не росло ни деревьев, ни кустарников, вообще никакой растительности — оно представляло собой кусок голой земли, на которой стояло большое угловатое старое здание. К нему не вели ни дорожка, ни подъезд, будто оно совершенно случайно оказалось на этом месте, брошенное неким великанским дитятей, которое завтра может сесть за свой бульдозер и вообще снести его с лица земли.

Перри поставил машину на краю поля.

Когда они поднялись по ступенькам парадного входа, зажглась лампа в портике, открылась дверь, и на пороге, заслоняясь от света, предстало высокое неуклюжее создание, именуемое Том-беби Босоногий.

Том-беби Босоногий был бледным, неловко скроенным полукровкой с редкими волосами. Головка у него была маленькая, а о плечах и говорить не стоило, но от пояса и ниже у него было крупное, крепко сбитое тело. На нем был серый свитер с большими буквами «ГАРВАРД» на груди, выцветшие рваные джинсы, кроссовки и пара золотых сережек.

— Привет, Перри, — сказал он. Голос у него был тонкий и скрипучий, с заметным техасским акцентом.

Из глубин дома раздался грозный рык:

— Да выключи ты этот свет на крыльце, Принцесса.

— Моя милая матушка хочет, чтобы вы подобрали хвосты. — Он пожал руку Перри, а затем Джою Баку.

Перри сказал:

— Джой, познакомься с Том-беби Босоногим.

— Очень приятно, — сказал большой бледнолицый индеец, пол которого было невозможно определить.

— Как поживаете, Том-беби? — сказал Джой. Миновав холл, Том-беби провел их в гостиную. Он двигался как корова с перебитыми коленными чашечками: то и дело казалось, что он вот-вот рухнет беспорядочной грудой, из которой будут торчать только берцовые кости. Раскрыв двери, он сделал шаг в сторону.

— Добро пожаловать во дворец благословенной Матушки, — сказал он.

Комната была обставлена надежной грузной мебелью огромных размеров — стиль, который считался модерном в тридцатых годах прошлого столетия. У вешалки, рядом с вазой венецианского стекла, в которой торчал американский флаг, висели обрамленные фотографии респектабельных незнакомцев (все с подписями), а на стене в темно-розовую полоску — в рамках же фрагменты росписи Сикстинской капеллы, среди которых большей частью преобладали спины, задницы и руки.