Виктор Пронин - Кандибобер(Смерть Анфертьева)

Продолжим.

На целую главу мы приблизились к концу, невеселому концу, да и бывают ли они веселые! В схватках с соблазнами и хворями, в схватках с успехами, а они частенько обладают большими разрушительными силами, нежели самые страшные болезни, мы неизбежно теряем боевой пыл, устаем, старимся и... Печальное но это надо знать с самого начала, чтобы ценить то, чем владеем сегодня, — свое мнение, своих близких,) свои маленькие радости и слабости. Ценить и не пренебрегать ими ради того, что, возможно, получим завтра.

Утром уехал Вовушка с чемоданом и мечом под мышкой. Деловито и холодно, будто под звон хирургических инструментов, выпила кофе и умчалась на работу Наталья Михайловна, к своим пылинкам, которые заждались ее, измаялись и уж не знали, наверно что думать. Скорбно собралась в детский сад Танька понимая, что нет в мире сил, которые избавили бы ее от этой повинности. Уже от двери она посмотрела на Анфертьева долгим взглядом — ее синие глаза светились из полумрака прихожей невероятной надеждой, но Вадим Кузьмич лишь беспомощно развел руками и уронил их.

— Что делать... Танька, что делать... Я тоже ухожу на работу. И дома никого.

— А ты закрой меня на ключ. И я буду одна. Давай так?

— Весь день одна в пустой квартире?!

— А что... Буду рисовать, посуду помою... Пластинки послушаю... Давай, а? А маме скажем, что я была в садике, она все равно позже тебя придет...

— А что ты кушать будешь?

— Намажешь мне хлеб чем-нибудь... там картошка осталась... Давай? Ну, пожалуйста!

— Нет-нет-нет! — Анфертьев замахал руками. — Это очень сложно. Вдруг к тебе лешие слетятся, начнут щекотать, волосы драть... Нет! А кроме того, мне придется идти в садик, упрашивать воспитательницу разрешить тебе денек побыть дома, а она скажет, чтобы без справки не приходили, и мы с тобой завтра отправимся в поликлинику за справкой, а там очередь, и мы проторчим целый день...

— Пока, — сказала Танька, не дослушав. Поднялась на цыпочки, отодвинула щеколду и вышла, не взглянув на Вадима Кузьмича. Он долго слышал ее горестные шаги по лестнице, а выйдя на балкон, увидел маленькую фигурку дочери — понуро опущенная голова, руки в карманах и консервная банка, которую она гнала перед собой. Танька знала, что отец смотрит на нес с пятого этажа, но шла не оборачиваясь.

— Ни пуха! — крикнул Вадим Кузьмин, не выдержав.

Так и не оглянувшись, Танька вынула руку из кармана и помахала ею над головой — дескать, слышу, знаю, спасибо, до вечера. Вот она вошла в калитку детского сада, присоединилась к детям, таким же сонным и недовольным. Вадим Кузьмин нашел взглядом воспитательницу. Она стояла в сторонке и предавалась вялой утренней болтовне с такой же девахой из соседней группы. Танька подошла к дощатому сараю, поковыряла пальцем столб, выкрашенный шефами из воинской части в маскировочный зеленый цвет, потом постояла у какого-то странного сооружения, сваренного из толстых железных прутьев, подняла желтый лист и принялась внимательно рассматривать его бледные прожилки.

Как Вадим Кузьмич умывался, брился, собирался на работу, как дожевывал остатки ужина, читать не менее скучно, нежели описывать. Опустим этот невеселый отрезок его жизни. Это непримечательное утро Вадим Кузьмич начисто забыл к обеду. Забудем и мы, тем более что к основным событиям оно не имеет никакого отношения.

Ночью подморозило, и грязные лужи сверкали на солнце, а вмерзшие в них листья волновали Анфертьева, словно обещание праздника. Сунув руки в карманы светлого плаща, подняв куцый воротник, он шагал к метро и знал, уже наверняка знал: это утро в нем останется в виде кадров, которые он без устали снимал выхватывая отражения школьниц в пузырчатых льдинках луж, яркие куртки малышей, которых родители растаскивали по садам и яслям, ворону на мусорном ящике, темную очередь пожилых женщин, выстроившихся у дверей еще закрытого магазина, лестниц метро, соскальзывающую в освещенное подземелье, с визгом уносящиеся в темноту голубые вагоны, москвичей, вырванных из теплых постелей всесильным законами бытия...

Есть люди, предпочитающие пользоваться исключительно парадными подъездами.

Идут ли они к себе домой, относят жалобу в контору, явились на работу — норовят пройти не какими-то там закоулками, дворами, проходами и проездами, нет, идут центральными улицами, пересекают площади в самом широком месте, шагают величаво, будто под ними не серый асфальт, а ковровая дорожка. Такие люди ценят себя, относятся к себе с уважением, прислушиваются к своему мнению. Рискнув, можно предположить, что эти граждане самолюбивы и тщеславны. Они знают, чего хотят в ближайшем будущем и в более отдаленном, им известны слабости своего начальника, и они никогда о них не забывают, не упустят случая воспользоваться ими, их не устраивают ни должность, ни зарплата... Ну, и так далее.