Петр Проскурин - Имя твое

— Широко живете, с размахом, — одобрил Шилов и, привлеченный громадной, во всю стену, доской с тремя рядами фотографий, под каждой из которых красовались красные или черные флажки, подошел к ней вплотную и стал внимательно ее изучать.

— Ну как, наглядно? Личное мое изобретение, думаю запатентовать. Начальники цехов этой доски боятся, как черт ладана. Плохо работает — черный флажок ему, хорошо — красный. Красных, как видите, гораздо меньше.

— Узнаю коней ретивых… И помогает? — Шилов по-птичьи склонил голову набок, считая флажки и помаргивая светлыми небольшими глазами.

— Обид сколько угодно, зато работают куда злее. — Чубарев налил из сифона шипящей воды в высокие хрустальные бокалы. — На пропуска пьяницам тоже ставим особые метки. Один раз напился — черная ему полоска в пропуске, другой — вторая, а третий — с завода долой.

— Хорошо, что предупредили, Олег Максимович, буду иметь в виду, — улыбнулся Шилов. — Ну а как все-таки, Олег Максимович, наши главные-дела? Что металлурги?

— Утешительного мало, держат за горло, Андрей Павлович. Требуем, грозим, просим, вплоть до выхода на Политбюро. Высших марок сталей, подобных шведским, увы, пока нет. На днях обещают дать новые результаты…

— У меня твердое задание, Олег Максимович. Умри, но сделай, вот так. Необходимо на десять пятнадцать процентов увеличить ресурс двигателя. Совсем пустяки, как видите. А у меня жизнь тоже одна. — Шилов весь подался вперед, и даже кончики его хрящевидных ушей напряглись, побелели. — Видите ли, перекрыть отставание, последние показатели американцев…

— Гм-гм-гм, — сказал Чубарев, пытливо взглянув па Шилова раз, другой. — Гм… Они мне известны, батенька, показатели-то, — тепло сощурился Чубарев, он любил людей горячих и прямых. — Ну что же, устраивайтесь, как я чую, кончилась моя спокойная жизнь. Ну да ладно, не привыкать… Был бы толк… Вам, дорогой мой Андрей Павлович, карты в руки.

Шилов поморгал, рассматривая очередную заинтересовавшую его фотографию на доске, вздохнул, ничего не ответил; они знали друг друга еще по военной поре, когда решением правительства наряду с основным производством налаживали выпуск реактивных минометов на Урале, и привыкли понимать друг друга с полуслова, хотя зимой сорок второго едва не разъехались смертельными врагами, и только грозный выговор Сталина выправил положение.

Сейчас они как-то одновременно подумали и вспомнили зиму сорок первого, врывающиеся в возведенные лишь на одну треть коробки цехов снежные потоки и странное в ночное время, будто фантастическое, освещение станков и линий, и среди всего этого застывшего, мертвого железа — жалкие, словно муравьиные, фигурки наладчиков, слесарей, арматурщиков, бетонщиков, ползающих в ночном, мечущемся снежными круговертями пространстве.

«Я подписал приказ, Андрей Павлович. С пятнадцатого декабря основные цехи вступают в строй, — на ветру и стуже простуженный голос Чубарева рвется, отлетает в сторону. — В шесть первая смена… Начнем сборку из запасных частей, привезенных с собой».

«Простите, то есть как завтра? — усиленно замахал Шилов заиндевевшими ресницами. — Я что-то не понимаю…»

«Разумеется, завтра».

«Но это невозможно, Олег Максимович…»

«Это приказ военного времени».

«У нас уже были смертные случаи, Олег Максимович. Только сегодня замерзло четверо подростков, вы же знаете…»

«Я знаю одно, Андрей Павлович: страна на краю гибели… Приступайте. Прошу вас лично проследить за первыми…»

«Это бесчеловечная жестокость, — окончательно заволновался Шилов. — Нас не поймут, ведь производство в совершенно диких условиях. Олег Максимович, отложите пуск на пять дней, хотя бы до двадцатого. Десяток двигателей ничего не изменит…»

«Ни на один час, Андрей Павлович. Один мотор сегодня нужнее, чем двадцать через пять дней. Неужели еще и вас необходимо убеждать? Не могу, Андрей Павлович, нет времени. Выполняйте».

Шилов покосился на Чубарева; сейчас не хотелось вспоминать этот короткий, со скрытым раздражением с обеих сторон разговор, да и многое другое…

— Ну, Олег Максимович, мое поздравление получили? — спросил он.

— Поздравление? — Чубарев недоуменно свел брови, но тотчас оживился: — Как же, как же, получил, спасибо. Что же?

— Как что же? — удивился Шилов. — Так просто не отделаетесь, Олег Максимович, вроде бы не по русски…

— Понимаю, понимаю… и приглашаю. — Чубарев досадливо отмахнулся. — Что ж, самое что ни есть житейское дело, каждому хочется выпить, повеселиться. Так бы и говорили, а то сразу целым народом хлоп по голове! Не по-русски! А если бы я кавказцем родился или башкирцем? Прямо одолели, подай им банкет — и все. Даже из Москвы едут по этому случаю… Муравьев звонил… и с ним целая свита… Вы же, вероятно, слышали про всякие там перемены? — спросил Чубарев вроде бы невзначай. — Брюханов отсюда пошел на новый главк… а вот теперь его первый заместитель к нам на банкет едет… Муравьева вы давно знаете, человек любопытный, что-то у него здесь заваривается. Так просто он не поедет…