Михаил Бару - Повесть о двух головах, или Провинциальные записки

В одном из живописных углолков парка, неподалеку от Казанской церкви, находится могила Ивана Петровича Белкина. Не того самого, а заведующего санаторием Наркомздрава «Красный шахтер». Всю жизнь приходилось ему отвечать на один и тот же вопрос. Человек тихий и вежливый он поначалу старался объяснять людям, что к тому самому Белкину он не имеет никакого отношения и вообще член партии с девятьсот третьего года, но мало-помалу прекратил сопротивление и сразу, чтобы не вступать в ненужные споры, начинал читать наизусть с какого-нибудь места «Метель» или «Барышню-крестьянку», пока не отстанут.

Живя в Богородицке, первый граф Бобринский остепенился, занялся сельским хозяйством, минералогией, астрономией и даже, раскаиваясь в грехах своей беспутной молодости, написал записки о вреде карточной игры. В промежутках между всеми этими занятиями не забывал и о заведении детей, от которых в дальнейшем пошли устроители железных дорог, депутаты Государственной думы, генералы, министры путей сообщения, первые в России сахарозаводчики и один специалист по генеалогии. Большая часть Бобринских нашла успокоение в двух десятках километров от Богородицка, в родовом имении Бобрики, в фамильной усыпальнице-часовне, которую в двадцатых годах прошлого века местные комсомольцы…

Впрочем, про комсомольцев лучше начать с красной, а вернее, черной строки нового абзаца. Одержимые идеей найти в графских захоронениях несметные сокровища, они разорили усыпальницу. Сокровищ не нашли, тела Бобринских закопали неподалеку, в братской могиле, а в самой ротонде, выстроенной в классическом стиле, устроили летнее кафе. Теперь на полуразрушенной усыпальнице, крыша которой кое-как крыта рубероидом, висит на гвозде, привязанная ржавой проволокой, табличка: «Памятник архитектуры федерального значения. Разрушается государством», а на одной из колонн процарапана до кости глубоко чья-то подпись: «Хам».

Тогда, в двадцатые, разорили и храм в Бобриках, построенный еще по приказу Екатерины Второй, но не разрушили, а устроили в нем музей и второй в России после Москвы планетарий. Звезды проецировали на покрашенный синей краской купол храма. Аппарат для этого планетария изготовил местный Кулибин – Михаил Васильевич Чистозвонов. Буквально из жести от консервных банок, каких-то бросовых железных трубочек и смастерил. Только оптику ему привезли из Ленинграда в подарок от Союза воинствующих безбожников. Аппарат Чистозвонова проработал до пятьдесят пятого года, а потом его заменили на другой, более современный. К тому времени и Чистозвонова уже не было в живых – его расстреляли в сорок втором. Потом, конечно, реабилитировали, но потом-потом – в девяностых годах. Тогда же и вернули храм Церкви. Местный батюшка рассказывал мне, что еще школьником бывал на экскурсии в этом планетарии. Теперь никакого планетария в Бобриках нет, да и вряд ли будет. От аппарата Чистозвонова в местном музее остались две или три вычерненные трубочки. Сам я не видал, но говорят, что ночью или перед рассветом, нет-нет, да и вспыхнет звезда под тем самым церковным куполом. Но это, конечно, не каждую ночь.

С одной стороны, мороз, и снег в поле сверкает так, что небо щурится, с другой – лес в инее из серебра самой высшей пробы, а с третьей – если подставить лицо солнцу, то на носу, на том самом месте, где уже через месяц или даже раньше, будет веснушка, можно ощутить такую легкую щекотку, что… ее немедля сдувает ледяным ветром. Сама-то веснушка еще и думать не думает прилетать, еще зимует, нежась под лучами горячего солнца где-нибудь на Багамах или в Рио-де-Жанейро среди прыщей на щеке или на носу дочки богатых промышленников из какого-нибудь Нефтеюганска, но уже недели через три начнет собираться домой, в нашу среднюю полосу. Только у нас, на бледной северной коже наших светловолосых и рыжеволосых мальчишек и девчонок, веснушки выводят свое потомство и учат его крепко держаться на кончиках детских носов, которые их хозяева вечно суют туда, куда их не просят, или на ушах, за которые взрослые… Почему вдруг чешется нос у мужчины с сединой в бороде? Кто ж его знает. Может, это до сих пор не прошедшее детство, которое играет в… не там, где у всех, а на кончике носа, может, и просто к тому, чтобы, придя домой с морозу, сняв валенки, шапку и тулуп, прошмыгнуть на кухню и… быстро налить, еще быстрее выпить и немедля поставить бутылку в холодильник, чтобы потом, культурно сев вместе со всеми обедать, оглядеть с выражением крайнего удивления на лице и даже на носу то место на обеденном столе, где рядом с селедкой и маринованными опятами должна была стоять…