Пер Энквист - Визит лейб-медика

Она ни единым словом не упомянула о Струэнсе, и была совершенно очаровательна.

Она заверила их в благосклонности и милости короля, решительно опровергнув злобные слухи о том, что корабли строиться не будут. Король уже три дня назад решил, что на верфи Хольмена будут строиться два новых линейных корабля, чтобы укрепить флот для борьбы с врагами страны, остальное было ложью. Она высказала сожаление по поводу задержки с выплатой жалования, посочувствовала их голоду и жажде после такого долгого пути, объявила, что в амбарах для них уже приготовлена трапеза, состоящая из зажаренных целиком свиней и пива, пожелала им приятного аппетита и заверила их в том, что самым большим ее желанием было посетить прекрасную Норвегию с ее, как говорят, восхитительными (это слово она произнесла по-норвежски) горами и долинами, о которых ей так много рассказывали прежде.

Или, как она выразилась, «при прошлом».

Матросы прокричали мощное «ура!» в честь королевской четы и перешли к трапезе.

— Ты сошла с ума, — сказал он ей, — два новых линейных корабля, ведь у нас нет денег даже на их жалование. Это просто сотрясение воздуха, это невозможно. Ты сошла с ума.

— Я в своем уме, — ответила она на это. — И становлюсь все умнее.

Он сидел, спрятав лицо в ладони.

— Я никогда не чувствовал себя столь униженным, — проговорил он. — Неужели тебе обязательно надо унижать меня.

— Я тебя не унижаю, — ответила она.

— Унижаешь, — сказал он.

С другого берега до них доносились дикие вопли все более пьянеющих мятежных норвежских матросов, теперь уже не мятежных, а преданных королю. Струэнсе они так и не увидели. Может, его и не было. Предстояла долгая ночь. Пива было вполне достаточно, завтра они двинутся обратно, восстание было подавлено.

Она села рядом с ним и медленно провела рукой по его волосам.

— Но я ведь люблю тебя, — прошептала она. — Я так сильно люблю тебя. Но я не собираюсь сдаваться. И умирать. И отказываться от нас. Только и всего. Только, только это. Только это. Я не собираюсь отказываться от нас.

Гульберг сообщил об исходе восстания вдовствующей королеве, слушавшей с каменным лицом, и принцу крови, пускавшему слюни и что-то лепетавшему.

— Вы потерпели неудачу, — сказала она Гульбергу. — И мы, возможно, ошиблись в оценке. Эта маленькая английская шлюха тверже, чем мы рассчитывали.

Говорить было нечего, и Гульберг лишь уклончиво сказал, что Господь на их стороне и наверняка им поможет.

Они долго сидели молча. Гульберг смотрел на вдовствующую королеву и вновь поражался ее непостижимой любви к своему сыну, которого она всегда держала за руку, словно не желая выпускать на свободу. Это было непостижимо, но она его любила. И она действительно, с пугавшим его холодным отчаянием считала, что этот недоразвитый сын станет Божьим избранником и обретет всю полноту власти над страной, что можно было закрыть глаза на его никудышную внешность, его деформированную голову, его дрожь, его нелепые, заученные тирады, его пируэты; она словно бы совершенно не принимала во внимание это внешнее и видела какой-то внутренний свет, которому до сих пор не дали пробиться наружу.

Она видела, что в этой невзрачной оболочке горел свет Божий, что ее сын был Божьим избранником, и что их задачей было лишь расчистить дорогу. Чтобы свет мог вырваться наружу. И, словно бы услышав и поняв его мысли, она провела рукой по щеке принца, обнаружила, что она липкая, достала кружевной носовой платок, вытерла слюни у него вокруг рта и сказала:

— Да. Господь поможет нам. И я вижу свет Божий и в этом невзрачном образе.

Гульберг тяжело вздохнул. Свет Божий в этом невзрачном образе. Она говорила о своем сыне. Но он знал, что это относилось и к нему самому. Самые последние, самые невзрачные, они несут в себе свет Божий. Он вздохнул, это прозвучало так, словно он всхлипнул; но ведь быть этого не могло.

Он взял себя в руки. И начал докладывать о двух планах, которые он придумал и которые следовало испробовать, один за другим, если восстание матросов не принесет результата, что, к сожалению, уже произошло; и что в этом случае самые невзрачные и незначительные, но все же имеющие внутри свет Божий, должны продолжать борьбу за чистоту.

В тот же вечер в Хиршхольм был послан Рантцау, для осуществления того маленького плана, который должен был вступить в силу после восстания норвежских матросов.

План этот был очень простым; Гульберг считал, что маленькие планы иногда удаются, те, что включают очень малое количество людей, никаких скоплений войск, никаких масс, лишь нескольких избранных.