Васко Пратолини - Семейная хроника

Я играл на улице со своими товарищами на сольди и чентезими; триста лир казались мне такой огромной суммой, что мне становилось смешно при одной мысли о них. Мы с бабушкой на ужин выпивали по чашке кофе с молоком, тратя на двоих одну лиру.

После истории с деньгами твой покровитель запретил говорить с тобой о маме.

Итак, мы с тобой отправлялись в сад. Ты шел рядом со мной, но всегда немного поодаль; ты относился ко мне с ребяческой показной снисходительностью и всегда хмурился, словно видел во мне врага.

Ты показывал мне растения, цветы, рыбок в бассейне с высокомерием мальчугана, который дает сверстнику полюбоваться на свои игрушки для того, чтобы ошеломить его и вызвать зависть, но никогда не позволит дотронуться до них. Ты часто и охотно водил меня в теплицу, чтобы показать черепах. Однажды, когда я перевернул одну из них на спину, ты расплакался. Даже садовнику не удалось успокоить тебя, ты бранил меня сквозь рыданья. Черепаху звали Беатриче.

Ты вернулся домой почти бегом; твой покровитель дал мне пощечину; бабушка стала за меня заступаться.

— Висельник! — воскликнула синьора.

— Ночью у него будет жар, — сказал твой покровитель; он смотрел на меня злыми глазами.

А я больше не боялся его. Посещения Виллы Росса казались мне теперь сущей комедией. Я жил другой жизнью, проводил долгие часы на улице, и визиты на Виллу Росса были для меня приключением из второй, тайной жизни, которую я скрывал от моих приятелей.

Мне уже исполнилось десять лет, и бабушка больше ire могла водить меня за руку. Когда мы выходили из виллы, я мчался по дороге Сан-Леонардо, забегал в крестьянские дворы, визжал, звонил в колокольчики у калиток, собирал оливки, упавшие на дорогу. В те дни, когда нас провожала синьора, я нарочно еще пуще расходился, м она грозила мне палкой. При прощании бабушка заклинала ее не рассказывать мужу про мои выходки. Странная женщина была эта синьора: нередко вместо упреков она n мекала меня.

Садовник пообещал мне стебель тростника. Я сказал, что он нужен бабушке, чтобы развешивать белье. На самом-то мы с товарищами делали из тростника трубочки, чтобы стрелять бумажными шариками. В шарик втыкалась булавка острием вперед, а потом мы дули в трубочку, целясь девочкам в зад.

Настал день, когда садовник дал мне тростник.

Это был чудесный толстый стебель, желтый с зеленый с рубчиками, полый внутри, как мне хотелось. По улыбке садовника, протягивавшего мне тростник, я угадал, что мы поняли друг друга: если не насчет булавок, то уж насчет безусловно.

Тебе было тогда шесть лет. Значит, мне было одиннадцать. Наступила осень — осень тысяча девятьсот двадцать и тертого года. Садовник оставил нас одних; на нем была соломенная шляпа с серой испачканной лентой и синий передник с завязками на поясе и вокруг шеи; он вышел из теплицы, держа в руках шланг для поливки. Мы с тобой сидели на одной из стеклянных рам. На тебе был голубй галстучек в крапинку. Ты взял у меня из рук тростик и сказал:

— Это я дал тебе тростник.

Первым моим порывом было выхватить у тебя стебель но я сдержался, чтоб не утратить своего приобретения.

— Ну что ж, — кажется, сказал я, — теперь ты хочешь отнять, его?

Даже сидя, ты был намного ниже меня; твои светлые белокурые волосы выглядели совсем золотистыми; ты был красив, как солнечный лучик; и поэтому тот неприязненный взгляд, которым ты смотрел на меня, казался особенно злым.

— Я тебе его отдам, но с уговором, — сказал ты мне. И спросил: — Кто была мама?

Ты надул щеки, и я не понял, шутишь ты или говоришь серьезно. Я видел тростник в твоих руках, но сразу забыл о нем. Перед нами расстилался лужок, обнесенный изгородью; от нее нас отделяли ступеньки оранжереи и дорожка, усыпанная гравием. Из-под изгороди выскочила ящерица, на мгновение замерла, потом перебежала дорожку. Я воспользовался этим, чтобы переменить тему разговора.

— Смотри, смотри, какая ящерица, — сказал я, — давай поймаем!

И я сделал движение, но ты продолжал сидеть. Покачивая тростник на колене, ты повторил:

— Скажи мне, кто была мама?

— Если я тебе скажу, ты пойдешь, наябедничаешь, а потом будешь реветь, — сказал я.

— Скажи, кто она была, — настаивал ты. Я сказал:

— Она была наша мама, твоя и моя.

— Она умерла?

— Да, умерла.

— Ее звали Нелла?

— Откуда ты знаешь?

Тут ты встал и улыбнулся; два передних зуба у тебя сильно выдавались вперед, наверно, другие выпали; у тебя еще не сменились молочные зубы. Ты протянул мне тростник и подошел к садовнику, который поливал лужок неподалеку от нас.