Евгений Войскунский - Девичьи сны (сборник)

– Я люблю, когда жарко. – Олег задернул шторы у окна и снова сел, поджав под стул босые костистые ноги.

– Ну да, ты же у нас девиант. Так что там с подкоркой, если она… Как ты сказал? Сопряжена с памятью Земли?

– У Волошина, – сказал Олег, – есть такие строки:

– Это красиво звучит, – сказала Ольга, подняв брови, – но… не очень понятно. Как это – трепет жизни всех веков?

– Не берусь объяснить, потому что я и сам… Ничто не проходит бесследно – вот это я твердо знаю. Наша подкорка насыщена памятью о прошлой жизни, но таит это, так сказать, в запаснике, в потаенных клетках, чтобы не перегружать мозг. Но иногда, в редчайших случаях, в минуту, например, большого душевного подъема, подкорка разворачивает как бы картину из предыдущей жизни… такой сон наяву…

– Почему же, – сказала Ольга после небольшой паузы, – почему твоя замечательная подкорка ничего не подсказывает насчет нападения? Кто на тебя напал – грабители, случайно оказавшиеся в сквере, или…

– Нет, не случайные грабители. Они назвали меня по фамилии.

– Ты не думаешь, что это… ну, кто-то боится, что ты и его опознаешь, как опознал Величко?

– Да. Кто-то хочет, чтобы я молчал.

– Кто же это?

Они молча смотрели друг на друга с полминуты, а может и больше. Потом Олег тихо сказал:

– Ты знаешь это лучше, чем я.

Не хочу дурно отзываться обо всем водохранилище, но здесь, в его южной части, нет на дне ничего, заслуживающего внимания. Старые автомобильные покрышки, пластиковые бутылки, тряпье и прочие отходы быта – этого добра навалом.

– Нету твоего Китежа, – говорил Вадим. – И не было никогда.

– Был, – ворчал я в ответ, – но его закидали мусором.

Как всегда, трудно было расстаться с мифом. Но, разумеется, я понимал, что найти хоть малейший след града Китежа в условиях изменившихся коренным образом географии и социального бытия – невозможно. Я даже придумал соответствующее четверостишие:

Мы распевали это замечательное произведение на мотив старой песенки «Ах, Самара-городок», распивая очередную бутылку. По правде говоря, пить мне не очень-то и хотелось, я знал, что Сережа нажалуется Кате – мол, днем нырял, а по вечерам выпивал. Но, во-первых, Вадим без выпивки не мог обходиться, а во-вторых, нам неожиданно составила компанию Анна Тихоновна.

У этой достойной женщины мы сняли комнату, когда из Городца, где купанье-нырянье оказалось технически невозможным, приехали в Заволжье. Как это обычно и бывает, нам помог случай. Мы стояли возле дилижанса (так Вадим называл свой внедорожник «Nissan Patrol», на котором мы и прикатили из Москвы), стояли в раздумье, в рассуждении, что делать – искать тут, в Заволжье, частное пристанище (местная гостиница, по случаю нашего приезда, оказалась на ремонте) или ехать обратно в Городец, где по крайней мере номер в гостинице был безусловной реальностью. И тут проходившая мимо женщина вполне средних лет, статуарного телосложения, в желтом платье с зеленой отделкой, в шапочке из голубого шелка, вдруг остановилась и вперила в Вадима удивленный взгляд.

– Вы хотите что-то сказать, мадам? – спросил Вадим.

– Нет… извиняюсь… обозналась, – ответила она голосом низкого, почти мужского, звучания.

И двинулась было, но я задержал ее вопросом:

– Простите, не знаете, случайно, где можно снять комнату на три недели?

Женщина внимательно посмотрела на меня, на Сережу. Вряд ли ей понравился мой фингал под глазом. Но Вадим, с его орлиным профилем, хоть и несколько помятым об нездоровый образ жизни, явно производил на даму благоприятное впечатление. Она поинтересовалась, кто мы такие. Узнав, что мы москвичи, приехавшие отдохнуть, покупаться в водохранилище, сказала:

– У нас мало кто купается. Вода грязная. – И, подумав немного, добавила: – У меня есть свободная комната, но только одна тахта. – И, еще помолчав: – Могу взять у соседки раскладушку.

Быстро договорились об оплате, сели в дилижанс и покатили по уснувшим под горячим полуденным солнцем улочкам с пыльной травой, торчащей из разбитого асфальта, с двухэтажными домами, стены которых тут и там были разрисованы непонятными граффити – признак того, что и до глубинного райцентра докатилась дурацкая манера столичных юных олухов.