Дуглас Кеннеди - Момент

Я обмолвилась о том, что несколько месяцев назад получила письмо от Юдит; его тайком переправили мне. В своем письме она проклинала себя за предательство и умоляла о прощении, а еще писала, что у нее остались мои семейные фотографии. Томас тотчас предложил свою помощь — сказал, что отправится в Восточный Берлин, навестит ее и заберет фотографии. Я почувствовала себя страшно виноватой перед ним. Потому что на самом деле не было никакого письма от Юдит. А фотографии ей должны были доставить люди Хакена, которые проинструктируют ее, что говорить Томасу, когда он постучится в дверь.

— Все, что от него потребуется, — это принести назад десятка два фотографий… — сказал мне Хакен. — Половина из них останется у меня. Другую половину возьмешь себе. Так что, как видишь, тебе прямая выгода отправить своего бойфренда в эту экспедицию. У тебя наконец-то будут фотографии твоего любимого сыночка, и, поверь мне, республика высоко оценит твою помощь. Это может стать поворотной точкой для тебя.

И вот теперь, когда я слушала, как мой горячо любимый Томас настаивает на этой опасной поездке, чувство вины обжигало еще больнее. Как я могла так поступить с ним? Как посмела втянуть человека, любовь всей своей жизни, в такой грязный бизнес?

Но нарастающую во мне панику заглушал строгий голос разума.

Ты должна делать то, что тебе приказывают, чтобы пережить еще несколько недель. Потом все кончится. И ты будешь свободна.

И вот, с наигранной неохотой отпуская его, я сказала Томасу, что буду очень благодарна, если он навестит Юдит.

Сегодня рано утром он ушел на чекпойнт «Чарли». Я крепко прижала его к себе, провожая в дорогу, и попросила быть осторожным. Хотя вчера Хакен сказал мне, что не стоит беспокоиться о безопасности Томаса — в их интересах, чтобы его вылазка в Восточный Берлин прошла без осложнений, — я все равно не верила ни одному его слову. Хакен — человек, который живет в мире лжи, фальсификаций, шантажа и угроз, пыток и физической расправы. И кто знает, в какие игры они втягивают моего любимого.

Потому что это Штаэи. И они играют по правилам, в которых нет ни морали, ни логики.

Я подбежала к окну и смотрела, как уходит Томас. Господи, умоляю, верни мне его сегодня вечером. Живым.

Он вернулся домой раньше пяти вечера! Вид у него был усталый и слегка встревоженный — и немудрено, если учесть, что ему пришлось вынести. Пограничники продержали его на КПП целых два часа. Причин задержки так и не назвали. И хотя они едва ли не распороли его рюкзак, раздеваться не заставили, а фотографии были спрятаны в заднем кармане джинсов. Я разрыдалась, увидев новые фотографии Йоханнеса. Он, конечно, подрос. И округлился, что было для меня облегчением: значит, его хорошо кормят. Волосы стали гуще, а взгляд более серьезным, но зато никуда не делась его загадочная полуулыбка. Увидев своего сына, эту его улыбку, я не смогла сдержать слез. И Томас держал меня, пока я рыдала.

Позже — когда Томас задремал после секса — я встала и собрала фотографии, прощупывая каждую, пытаясь угадать, в какой из них спрятана микропленка. Никаких уплотнений. Но ведь в таких делах работают профессионалы, разве нет?

Хакен остался доволен.

— Хорошая работа, — сказал он, возвращая мне десять из двадцати снимков, как договаривались. Потом добавил: — Какое-то время меня здесь не будет. Надо отъехать по делам. Но я могу вызвать тебя через несколько недель. Так что продолжай заглядывать под плитку в «Дер Шлюссель». Два раза в неделю, как обычно. Когда ты мне понадобишься, я дам знать. Не думай, что я исчезаю навсегда.

Уже потом до меня дошло, что он наверняка оставляет здесь своего человека. Шпионить за мной. Докладывать о моих передвижениях. Оставлять мне записки. Знать обо мне все.

Томас сказал, что мы едем в Париж!

Париж. Не могу поверить. Все эти годы Париж казался мне далекой планетой, недостижимой и загадочной. И вот теперь…

Картины Аластера продолжают изумлять меня. На днях я призналась ему в этом, сказав, что они уникальные. Вот что он ответил:

— Я понятия не имею, хороши они или плохи. И даже когда я их закончу, не исключено, что они мне не понравятся. Но ты можешь любить их за меня.

Потом мы с Томасом спустились к нему в мастерскую, выпить водки. Когда Томас отлучился в туалет, Аластер повернулся ко мне и сказал:

— Ты выглядишь счастливой, как никогда. Что случилось?

— Жизнь стала проще.