Дуглас Кеннеди - Момент

— Почему вы решили, что за мной могут следить?

— Ты — новенькая. А они всегда присматривают за недавними политэмигрантами. Почему, как ты думаешь, я ждал целый месяц, прежде чем связаться с тобой? Я просто хотел убедиться в том, что они ослабили контроль за тобой. Но нам все равно надо быть очень осторожными. Так что учись отрываться от «хвоста».

— Кто скажет, что они не следили за мной сегодня?

— У нас есть свои источники, и, насколько нам известно, сейчас ты у них вне подозрений. Но все равно мы не будем встречаться только здесь. Способ нашей связи будет очень простым. Неподалеку от твоего дома в Кройцберге есть бар, называется «Дер Шлюссель». Настоящая помойка, облюбованная молодыми наркоманами. По вечерам там жуть что творится, но днем все вполне пристойно. Ты станешь там завсегдатаем. Я хочу, чтобы ты заходила туда не реже пяти раз в неделю — выпить кофе или пива. Будучи там, обязательно пойдешь в туалет. В единственной женской кабинке увидишь неплотно прижатую плитку справа от унитаза. Я буду оставлять под ней записку с указанием времени и места нашего следующего рандеву. Всегда заранее, за два дня. Ты должна запомнить все детали, а потом смоешь записку в унитаз. На наши встречи ты всегда должна приходить вовремя. И обязательно приносить с собой отснятые пленки. Два раза в неделю, запомни.

Потом он быстро проинструктировал меня, как заправлять пленку, как фотографировать документы, как прятать камеру в одежде.

— Лучше всего — под ширинку джинсов. На «Радио „Свобода“» нет металлоискателя, но охранники иногда обыскивают сумки и столы. Поэтому ты будешь приносить камеру на работу два-три раза в неделю и фотографировать. На радиостанции готовят все материалы, кроме новостей, за неделю, так что для нас исключительно важно получать пленки заранее. И запомни: сорвешь хотя бы одну встречу, не принесешь фотокопии всех своих переводов, в Центр сразу полетит доклад. Ты ведь не хочешь этого, не так ли?

— Нет, сэр.

— Ты действительно схватываешь все на лету. Возможно, тебе удастся перековаться в истинного патриота, что, поверь мне, самый короткий путь к твоему сыну.

— Все, что вы скажете, сэр, — пролепетала я.

— Кстати, я — Хакен. Гельмут Хакен. Это не настоящее имя, но я уже давно живу под ним. Кому нужно прошлое, ja ? Проверишь туалет в «Дер Шлюссель» через два дня — там будет инструкция о нашей следующей встрече. А теперь проваливай.

Как только я оказалась на улице, меня согнуло пополам и вывернуло наизнанку. Я стояла на коленях на скользком тротуаре, обливаясь слезами и рвотой, чувствуя себя искалеченной и оскверненной. Мужчина — пожилой, хилый, но с встревоженным взглядом — подошел ко мне и спросил, не нужна ли помощь. От его великодушия я разрыдалась еще громче. Вместо того чтобы пороть всякие банальности — жизнь ведь на этом не кончается, не правда ли? — он откликнулся на мое горе невероятно человечным и весьма эффективным жестом. Он просто положил руку мне на плечо и не отпускал, пока я не успокоилась. Когда я сумела подняться, он коснулся моего лица своей рукой в перчатке. В его глазах было участие и (я это почувствовала) понимание человека, который прошел через самые страшные испытания. Он произнес всего одно слово:

— Мужайтесь.

Я вернулась домой. Скинула с себя всю одежду. Встала под обжигающе горячий душ. Закуталась в теплый халат. И долго стояла перед зеркалом, словно пытаясь увидеть, сможет ли женщина, что смотрит на меня оттуда — с красными воспаленными глазами, с удивленно-испуганным лицом, — подсказать какой-нибудь выход из этого кошмара, который, я знала, со временем сломает меня.

Позвони фрау Йохум, позвони герру Ульману. Сдайся на их милость… и больше никогда не увидишь Йоханнеса.

Если ты будешь выполнять все, что требует Хакен… и раздвигать перед ним ноги два раза в неделю…

Им придется вернуть мне Йоханнеса. Они поклялись мне в этом. Они должны играть честно.

Самая большая ложь — та, которую мы говорим сами себе.

Но когда у тебя нет выбора, когда любое решение ведет в тупик, что еще остается, кроме как хвататься за любую ложь, в надежде на то, что однажды она чудесным образом трансформируется в счастливый финал?

Я никогда не была религиозной. Но в тот вечер, когда я проходила мимо католической церкви, у меня возникло острое желание зайти к священнику, исповедоваться, попросить у него какого-то Божественного напутствия.