Татьяна де Ронэ - Русские чернила

На террасу отеля Мальвина отправилась на лифте, а Николя, озадаченный утренними событиями, пошел пешком, медленно, одну за другой преодолевая выбитые в скале ступени. Ему нужно было время, чтобы все обдумать. Почему Дагмар Хунольд затеяла эту странную игру? Поначалу он был выбит из колеи, но теперь взорвался.

Он добрался до террасы. Вся территория возле бассейна была увешана драпировками и уставлена прожекторами, отражателями и огромными серебристыми защитными зонтами. Вокруг суетилось человек двадцать техников, постоянно что-то крича в мобильники. Остальные сидели, уткнувшись в ноутбуки и смартфоны. Мир и спокойствие, царившие в «Галло Неро», разом улетучились, уступив место взвинченной нервозности. Женщины надели высокие каблуки, мужчины наперебой старались перещеголять друг друга в шарме и куртуазности. Ничего удивительного: фотосессию организовала сама Кассия Карпер.

Николя решил заглянуть в «Блэкберри», пока Мальвина его не обнаружила. Один неотвеченный вызов с номера с бельгийским кодом, и никаких сообщений. На набранный высветившийся номер телефон отозвался голосом тети Роксаны. Николя объяснил, что послал сообщение, поскольку до матери было не дозвониться.

Роксана была почти точной копией Эммы, только моложе. Та же сияющая кожа, те же серые глаза. И тот же колкий юмор.

– Ты хочешь сказать, что понятия не имеешь, где находится твоя матушка?

– Не имею.

– Ох, – вздохнула тетка. – Все хуже, чем я думала.

Николя не понял, куда она клонит. Что тут смешного?

– Как это? – спросил он.

В трубке снова послышался вздох.

– Слушай, ты будешь в шоке.

Николя охватил страх. А что, если наступил тот самый момент, когда жизнь катится под откос, момент, который не изгладится из памяти? Может, мать больна? Рак или еще что-нибудь не менее ужасное? Может, Эмма не решалась ему сказать? А он сам никогда ни о чем не спрашивал. Наверное, так оно и есть. Потому Роксана и разговаривает так странно. У него подкосились ноги.

– Ну так говори! – рявкнул он в трубку.

– Когда ты видел ее в последний раз? – не унималась тетка.

– Не помню, – мрачно ответил Николя. – С месяц назад, может, еще в мае.

– И ты только теперь начал беспокоиться?

Да что она, в конце концов?..

– Ты упрекаешь меня, что я долго не звонил?

– Безусловно.

Он закусил губу.

– Да знаю я, – промямлил он. – Знаю, виноват. Но я был очень занят. Книга. Да и вообще… – прибавил он жалобно.

– Настолько занят, что не мог поинтересоваться, как живет твоя мать, пригласить ее пообедать или поужинать с тобой, съездить с ней куда-нибудь?

– Роксана, перестань, пожалуйста.

– Нет, Николя, не перестану. Я тебя уже давно не видела, так сказать, живьем, зато ты маячишь везде – в газетах, на телеэкране, на радио…

Под градом ее насмешек он стиснул зубы.

– Я бы с удовольствием высказала тебе все в лицо, но и телефон годится. Поздравляю тебя с ошеломляющим успехом, но меня поражает, во что ты превратился. Надеюсь, что в один прекрасный день ты очнешься и осмыслишь, до какой степени стал пустышкой и кретином. Пока!

И она бросила трубку. Николя так и застыл на месте, прижав к уху мобильник. Голос тетки все еще звучал в ушах. Пустышка, кретин… Мучительно горькие слова. Да как она смеет разговаривать с ним в таком тоне? Что она вообще о себе думает? Надо было ей ответить как следует, оборвать ее, заставить замолчать. Однако под спудом протеста и уязвленной гордости шевельнулось дурное предчувствие. Он не знал, где теперь его мать и что она делает. Надо будет проведать ее, пригласить пообедать вместе. Неужели и правда прошел целый месяц? А может, уже и два. Бросив тоскливый взгляд на море, он вдруг понял, что ведь мать все время была с ним. А он считал эту любовь чем-то само собой разумеющимся и ничего не сделал для нее, разве что подарил ей «Ролекс» на пятидесятилетие. Какая неблагодарность! Какой чудовищный эгоизм! Он торчит тут, занятый собственным успехом и больше озабоченный славой, чем здоровьем матери. Внезапно ему пришли на память похороны, на которых он присутствовал в прошлом году. Умерла мать одного из его друзей. Под конец заупокойной службы тот хрипло прочел свое душераздирающее письмо, адресованное покойной. В письме он сетовал, что никогда не заботился о ней, а теперь понял: матери не бессмертны и они не могут постоянно находиться рядом со своими детьми. Николя помнил последние фразы послания, в которых, задыхаясь от рыданий, друг говорил, что для него смерть матери – это последняя неудача в их взаимоотношениях и что теперь он готов, пока не иссякнет дыхание, бежать вслед поезду, что унес ее в бесконечность. Николя вцепился руками в парапет и закрыл глаза. Немедленно, сейчас же надо поговорить с Эммой. Надо узнать, как она.