Владимир Лорченков - Воды любви (сборник)

– Ну, хватит! – резво сказала Редисочка, встав.

Рванула винтовку. Щелкнула затвором. Скомандовала:

– Штыки примкнуть, – сказала она.

Отряд встал зубами дракона из Колхиды, из сказок, которые Редисочка в разгромленной усадьбе Помидора нашла.

– За мной, шагом, марш, – скомандовала Редисочка.

Понюхали на дорожку все, затянулись. Редисочка дала Чесночку для храбрости мохнатки лизнуть, Земляничка, зачем-то, пакет с красным крестом взяла. Даже Чипполино очухался, застонал жалобно, виски массируя, поднялся со стула, шатаясь. Оттолкнул Редисочку слабо, но встал во главе отряда.

Словно падая, понесся вперед.

Лавой, серой, стремительным селевым потоком, покатились за ним товарищи.

Ворвались в соседнюю комнату.

…Принц Лимон с графинями Вишнями сидели, – с прямыми, как у стульев, – спинами, на стульях с прямыми спинками. За спинами стояли дети. Молоденький Вишенка, молодые герцог Мандарин да барон Апельсин. Доктор Каштан, который был врач для бедняков, а потом, куила гребаный, решил вдруг законтачиться с врагами трудового народа. Из-за золотого сияния цедры, почудилось Редисочке, что свечение издает семья.

Ишь, словно на иконостас выстроились, уроды, подумала Редисочка.

Крикнула звонко:

– Гражданин Лимон, гражданки Вишни, – крикнула она.

– Граждане дети, – крикнула она.

– Указом революционного комитета овощей вы приговариваетесь, – крикнула она.

– К смертной казни, – крикнула.

– С немедленным приведением приговора в исполнени… – крикнула она.

Не договорила. Матрос Чипполино, сорвав с плеча винтовку, уже бил в упор в принца, и вспарывал нежные брюшки графинь штыком. За ним остальные… Из-за грохота в подвале все словно оглохли, брызгал в лица сок, крутился на полу в живот раненный Каштан, товарищ Женьшень прижал ему спину коленом, задрал голову и аккуратно перечеркнул горло кривым ножом. Душегубы, мелькнуло почему-то в голове Редисочки. Душегубы аристократии, подумала она с облегчением, вот я о чем. Вздрагивал на полу тринадцатилетний Вишенка – кум Тыква и Редисочка, не сговариваясь, разрядили ему свои маузеры прямо в лоб, исчезла половина головы… От гари и пороха в глазах резало и в горле.

– Выйти всем, – скомандовал Чиполлино.

С радостью увидела Редисочка, что уверенность возвращается к командиру. Подчинились все. Закрывая двери, услышали протяжный стон. Гребаная графиня Вишня-старшая не сдохла еще. Сурово ткнул в Чесночка пером Чиполлино. Сказал.

– Ты, – велел он.

Побледнев, завис словно над бездной Чесночок, а потом зашел в подвал и дверь прикрыл. Грохнул выстрел. На секунду почудились Редисочке, что не выйдет Чесночок, что он сам себя… Нет, наш товарищ оказался! Вышел, ноги дрожат… Сам улыбается. Ребята смеются, аплодируют.

– Сбитая целка! – кричат.

– Сбитая целка, – скандируют.

Лицом Чесночок на глазах меняется. Суровеет, взрослеет. А ведь может и правда писатель из него выйдет, подумалось Редисочке. Наш, чтоб по правде все написал. Да и муж может из него… Чиполлино все равно ведь долго не выдержит. Сердцем болит, за всё! А мы бы с Чесночком, подумалось вдруг, могли бы книжку написать. В соавторстве. Про отряд товарищей, что без устали мотается по грядкам России, выпалывая всякие гребаные фрукты да овощи, и дав свободу сорняками, тысячелетиями угнетаемым гребаными аристократами-огородниками…

– Бери, Чесночок, пару ребят, – командует Чиполлино.

– И вези тела в шахту, – велит он.

– Редисочку с собой тоже бери, – говорит он.

– Я справлюсь, товарищ, – чуть не плачет Чесночок от обиды.

– Дурак-овощ! – говорит ему Чиполлино.

– Я тебе ее как бабу дарю, – говорит он.

Протер Чесночок очки. Хотел сказать что-то. Передумал. Обнял порывисто Чиполлино. В губы поцеловал.

– Хоть ты и русский лук-держиморда, – сказал он.

– А ближе брата мне, – сказал он.

– Да я за тебя товарищ… – сказал он.

– Ну езжай езжай, – сказал Чиполлино.

Промокнул глаза, щурясь вслед телегам с трупами. Вернулся в подвал, отыскал пакетик с пестицидами. Рассыпал на ладони окровавленные. Не смог носом потянуть. Выругался. Стал слизывать, почувствовал, как десны немеют. Потом и приход пошел. Закружились в кровавом хороводе черти. Заплясали круговую, как в варьете бесовском. Но это все обман зрения, знал Чиполлино. Чертей ведь никаких нет, и бога нет. Нынче срать в церквях можно. Облизал Чиполино еще руки. Вдохнул глубоко. Увидел мутное что-то у ног. Ползло, качалось. Шепот услышал жаркий. Земляничка, понял, разжал руку на маузере.