Владимир Лорченков - Воды любви (сборник)

Капитан задумчиво хмыкнул. Морщинами прорезалось мужественное, словно у актера в фильме про разведчиков, лицо.

– Значит, так, лейтеха, – сказал он.

– Шли мы караваном из Пянджского ущелья, – сказал он.

– А тут нам навстречу вылетает колонна вертолетов, – сказал он.

– И все «черные ястребы» – сказал он.

– ЦРУ и МИ-6, – сказал он.

–… в рот, – сказал лейтенант ошеломленно.

–… – недовольно покосился на него товарищ капитан.

– Виноват, товарищ капитан, – сказал лейтенант.

– В общем, беру я в правую руку свой «Калаш», – сказал товарищ капитан.

– А в левую миномет… – сказал он.

Закапал на лобовое стекло дожь. Ну, в смысле дождь, но любимый певец лейтехи, Юрий Юлианович Батька Шевчук, он же всегда говорит только «дожь».

– Грянул летний гром, – мысленно напел про себя лейтенант.

– И дожжем замыло, задолбало все вокруг, – пропел он.

Капитан рассказывал, и суровая правда войны его – немногословная, как все мужчины, – резала слух лейтенанта обнаженным и неприкрытым смыслом их трудной и такой нужной всем работы.

–… ой обнаженный и неприкрытый смысл, – сказал товарищ капитан.

–… нашей трудной и такой нужной всем работы, – сказал он.

–… надцать мошонок срезал и засушил, – сказал он.

Тронул мешочек, висящий на зеркале заднего вида.

Рассмеялся.

* * *

В подвале дома по указанному адресу Икс было сухо и тепло.

Вышел лейтеха из подвала, вынул из багажника мешок с мокрым сахаром, и потащил вниз. Затем и второй принес…

* * *

…когда дом с сахаром в подвале взорвался, старший лейтенант был в командировке.

Вернувшись, – загорелый, щетинистый, мужественный, – он долго стоял в кабинете товарища генерала, не слыша слов ободрения и утешения, не чувствуя похлопываний по плечу… Стоял и молча смотрел в карту с синими и красными флажками. Один из которых был воткнут в тот самый дом… Что взорвался, унеся жизни 156 жильцов. Среди которых были Нинок, Васек, Ванька, да Машка… Гулко и пусто, пусто и гулко будет отныне в моем сердце, думал лейтенант. Совсем как в доме, который у меня будет, если, конечно, дадут комнату в общаге по распределению. Ведь квартиры, как и дома, больше нет. Как и семьи… Так думал лейтенант и слезы катились по его мужественному лицу на бронежилет, а потом и на берцы, которые, он, конечно же, не успел снять после своей опасной командировки.

И которыми он в командировке бУхал.…

Раздавались гулким эхом вдалеке слова утешения товарища генерала.

–.. ваш рот, – говорил товарищ генерал.

– Кто же знал, что вы, притырки, – говорил товарищ генерал.

– Намочите тротил, – говорил он.

– И сопрете себе целое ведро, – говорил он.

– Вот он возьми, и не взорвись там где надо, – сказал он.

– И там, где не надо, взорвись, – говорил он.

– Вы же сказали, саха… – сказал лейтенант.

– Ты в разведке дебил или где? – сказал генерал.

– А маскировка? – сказал он.

Лейтенант молчал, окаменевший, прятал горе свое за щетинистыми бровями, сопел тяжело, старался не думать о плохом. Глядел на кадры репортажа, который ему показывали: с бегущей строкой, людишками, несущимися из дома, где два мешка сахару нашли – пресс-служба так и заявила, что, мол сахар, да учения, – и развалины своего дома. Того, где на батарее ведро тротилу высохло да взорвало все. Даже клочков от семьи не нашли…

–… ы не журись, Сашка, – услышал лейтенант.

– Сашка же тебя зовут? – сказал товарищ генерал.

– Колька, – сказал лейтенант безучастно.

– Колька, братан, не журись, – сказал товарищ генерал.

– Мы, твоя контора, твоя семья, – сказал он.

– Не оставим тебя в беде, – сказал он.

– Мы все тебе компенсируем, – сказал он.

– Вот тебе за Ваньку, – сказал он, протягивая конверт.

– Вот тебе за Маньку, – сказал он, протягивая второй конверт.

– А вот и Ваську, – сказал он, щедро даря третий конверт.

– За Нинку, извини, не положено, – сказал он, разведя руками.

– Она у тебя домохозяйка была и не застрахованная, – сказал он.

– К тому же, Игорешка, не убивайся ты так по ней, – сказал он.

– Гулящая она была, – сказал он.

– С капитаном Долом перлась, – сказал он.

– Который и придумал всю эту аферу с сахаром, – сказал он.

– Конечно, не просто так, а потому что он, – сказал он.

– Был давно уже перевербован, – сказал он.

– Когда?! – сказал лейтенант.

– Еще в Афгане, – сказал товарищ генерал.

Закурил, глядя на карту. Сказал горько:

– Он мне как сын был… – сказал он.