Владимир Лорченков - Воды любви (сборник)

– Есть еще и общепринятая, изложенная в учебнике русской литературы за девятый класс, – сказала она, ненавидя себя за то, что выдает источники.

– И который ты, без сомнения, еще прочтешь, – сказал она

– Он уже прочитал! – выкрикнула мать.

– Он у нас с трех лет читает, – сказала она.

Мальчонка поправил очки, кивнул, степенно. Сказал:

– С двух с половиной, – сказал он.

– Так мы о каком учебнике говорим? – сказал он.

– Илловайско-Заварного или Гундельбро…

Экскурсовод, наступив на разбившегося орла – чавкнуло – уже шла вверх по тропинке. Группа поспешила за ней. Раз, два, считала Наталья Борисовна, успокаиваясь. Остановилась. Сказала:

– А теперь послушаем чудесную музыку арфы Эола… – сказала она.

– Древнегреческое божество… – сказала она.

– Ликийское вообще-то, – буркнул мальчик Володя.

– Заимствованное у ликийцев ахейскими беженцами, которые бежали от дорийских захватчиков, – пояснил он восторженной разведенке.

– Спасались на побережье Малой Азии, – сказал он.

– И впоследствии причислили Эола к пантеону эллинов, – сказал он.

– Не путать с римским! – сказал он.

Заткнулся. Эксурсовод, сдавшись, молчала. Запела арфа вдали. Темнели горы. Нет, к обеду точно не успеем, поняла экскурсовод. Решила, по крайней мере, вернуть утраченный в группе авторитет. Сказала.

– А теперь я почитаю вам стихи, сказала она.

Прокашлялась, встала на небольшой камень. Сказала:

Экскурсовод замолчала. Сказала:

– Нравится? – сказала она.

Группа смущенно молчала.

– Это мои, между прочим, – сказала экскурсовод.

– На смерть поэта, – сказала она.

– Только Лермонов свои на смерть Пушкина написал, – сказала она.

– А я на смерть Лермонтова, – сказала она.

– В стилистике Серебрянного века, – сказала она приглушенно.

– Все слышали про Мариенгофа, – сказала она шепотом.

– Запрещенный поэт, – сказала она.

– Ха, запрещенный! – крикнул откуда-то из кустов Володя, где они с братом нашли бабочку.

– Пильняк, вот кто был запрещенный! – крикнул он, обрывая крылышки бабочке.

– Его, кстати, на глазах Пастернака арестовали! – крикнул он.

– Потому Пастернак дачу в Переделкино и поменял, – сказал он, подходя к группе.

– Он у нас и съезд народных депутатов смотрит, – шепотом делилась счастливая мать с соседкой.

– И из пионеров сам вышел! – сказала она.

– Не хочет со всеми… как стадо! – сказала она.

Группа перетаптывалась на полянке стадом покорных, уставших овец. Казанский жиголо мял счастливую разведенку. Двое новосибирцев с похмельем и сувенирами тяжело вздыхали, ждали, когда можно будет спуститься в город, выпить пива. Вдалеке раздался звон колокольчиков. Это навстречу им шло стадо овец. Эскурсовод глянула в голубой колодец неба. Вспомнился вчерашний Провал. Ярко-синее озеро манило, звало… в этот раз особенно сильно. Стоило щенка сбросить в воду прямо там, подумалось Наталье Борисовне. Первый ведь звоночек там прозвенел. Гаденыш все лез объяснять причины возникновения глубоководных горных озер. Жалко, на Мушуке озера нет. Интересно, идут ли они с мамашей в турпоход, подумала экскурсовод. Если да, надо все-таки предупредить проводника, чтобы где-нибудь в горах семейку даги украли. Первые русские рабы, что ли, будут… Встряхнула головой, отгоняя легкое головокружение. Вернулась взглядом на Землю.