Владимир Лорченков - Воды любви (сборник)

– Ах ты сучка! – сказал он.

– Да все было вовсе не так! – сказал он.

– Ты, бомж, пошел на ха отсюда, – сказал охранник.

– Да послуша… – сказал мужичок.

Охранник ударил, мужичок свалился, и согласно кивая, пополз в угол школы. Там сел, потрогал нос, вытер руку о майку.

Гид почтительно сказал: «Дамы и господа, только что вы слушали в прямом эфире…». Туристы негромко переговаривались. Мужичонка остановил кровь, но выползти из угла, под взглядом охранника, боялся. Гид, послушав что-то в наушнике, сказал:

– А сейчас на проводе Тель-Авив!

– О, НЕТ, – сказал мужичонка.

Громкоговоритель потрещал и начал говорить.

– Шалом! – сказал он.

– Я ни слова вам не скажу об этом мудаке, – сказал глубокий женский голос.

– Это шо, нормально? – сказал голос.

– Встать, сказать, шо пошел за спичками, потому что прикуривать нечем, и пропасть на пятнадцать лет, – сказал голос.

– Шоб он горел синим пламенем этот Лоринков, я и слова ь не скажу вам за него! – сказал голос, огорчив туристов.

– А как вы познакомились? – сказал гид.

– Ну… – сказал голос.

…после полутора часов непрерывного монолога из Тель-Авива туристы стали располагаться во дворе школы, как американцы с отмененного рейса в аэропорту. Открывали спальные мешки, лежали, раскинув ноги, разговаривали, плевались жвачку на асфальт…

–… вот примерно малая толика того, што я имею сказать вам за этого поца, – сказал голос.

–… чтоб ему пусто было, – сказал голос с, почему-то, теплотой.

После этого на связь вышли Париж и Лондон, Екатеринбург и Амстердам, Москва и Мурманск, Варшава и Киев, Канада и еще раз США. Мужичок в углу оклемался и, постанывая от унижения (особенно громко он стонал от унижения во время прямых включений Екатеринбурга и Бобруйска) стал тихонечко ползать по двору школы, вытаскивая кошельки из курток задремавших туристов.

– Гоша, раз уж такой наплыв и они все тут валяются, – сказал голос гиду в ухо.

– Давай устроим фест, – сказал голос.

– Типа как у хиппи этих сраных, – сказал голос.

– Название только нужно придумать, – сказал голос.

– Вудсток? – спросил Гоша.

– Что-то знакомое, – сказал голос.

– Но общее направление мне нравится, – сказал голос.

– Просто нужно добавить местной специфики, – сказал голос.

– Вудсток в Кишиневе? – спросил Гоша.

– Тепло, – сказал голос.

– Кишиневский Вудсток? – сказал Гоша.

– Горячо, – сказал голос.

Голос потрещал еще и сказал:

– «Лоринсток»…

* * *

Сцену установили со стороны спортзала.

Пели ребята из «Куйбул», потому что именно на их концерте блеванул в 1993 году обкурившийся, пьяный и удолбанный Лоринков, который в тот день даже черкать в бумажках ничего не мог. Учитель физкультуры, сейчас подрабатывавший в охране, тоже делился своими воспоминаниями о нестандартном ученике. Он разглагольствовал, и, когда рев музыки стихал, слышно было:

«… говорю же, фиолетовое!… синий как щуренок мля… ну мы и прикупили… восемнадцать раз, а если не с похмелья?.. теорема Ферма никогда не давалась… Пьер Карден, ментоловые… ну, фильтр вырывался… обед стоил три с полтиной… звали Оксанкой… это если всухую, а если месячные!… пиво по утрам… торжественная линейка епыть… а вы говорите, извращенцы»

В аэропорту Кишинева приземлились еще 10 самолетов, и двор школы забился до отказа. Таксисты города сделали годовую выручку. Со сцены неслось:

– Город Кишинев, построенный за 456 до рождения самого писателя Лоринкова…

– Тунгусский метеорит, упавший за 12 тысяч лет до появления писателя Лоринкова….

– Наш марафон, посвященный самому писателю Лоринкову…

– В углу двора вы можете купить той самой травки, от которой Лоринков в 1999 году смеялся полтора часа в Долине Роз…

– Алкоголь, оторый предпочитал маэстро Лоринков, продается за крыльцом школы!

– На прямом включении школы Кишинева номер 30, 57 и 51, в которых тоже учился и из которых тоже был выгнан Сам Лоринков!

–… Лоринков!

–… оринков!

–… ринков!

–… инков!

–… нков

–… ков!

–… ов!

–… в!

Посреди толпы старенькая жирная женщина в шортах, бюстгальтере и с клоунским гримом, говорила:

– Я была любимой учительницей гения!

– Вот, в своей книжке он писал, что… – говорила она, и читала в книге.

–… ный рот вашу гребаную школ… – читала она.

–… собенно эта тварь жирная и клоунски накрашенная завуч Жуко… – читала она.

– То есть нет, это я не ту книгу взяла, – говорила она.