Мартен Паж: Как я стал идиотом

— Ладно, хорошо, мы осуждены, — сказала Клеманс, разводя руками. — Меня вечно все осуждают, с детства выносят мне приговоры. Я красиво говорю?

— Приведи пример.

— Да возьми что хочешь! Все общество — это приговор мне. Работа, учеба, современная музыка, деньги, политика, спорт, телевидение, топ-модели, машины. Вот хороший пример — машины. Я не могу кататься на велосипеде, ходить, где хочу, чувствовать себя свободно в городе: машины — приговор моей свободе. К тому же они воняют, могут задавить…

— Согласен. Машины — это просто бедствие.

Они купили сладкую вату. Пощипывая и обрывая закрученные розовые нити, они мгновенно умяли ее, измазав пальцы и рты.

— И еще одна штука. На мой взгляд, все человечество делится — ну, не считая всех этих классовых и прочих различий — на тех, кто ходил в детстве в гости к одноклассникам на вечеринки и кто не ходил. Это великое разделение людей начинается в коллеже и сохраняется потом на всю жизнь, только с возрастом оно по-другому проявляется.

— Меня никогда не приглашали на такие вечеринки.

— Меня тоже. Они боялись, потому что я всегда говорила что думала, а про них я не думала ничего хорошего. Да я их почти всех терпеть не могла! В общем, весело. Но теперь, поняв, какие мы классные, они начнут приглашать нас на свои взрослые тусовки как ни в чем не бывало, будто все забыто. Но мы ни за что к ним не пойдем.

— А если пойдем, то только затем, чтоб разжиться пирожными и оранжиной.

— И врезать этим придуркам бейсбольной битой по башке, — подхватила Клеманс, со смаком изображая, как она это сделает.

— И добить клюшкой для гольфа. Это стильно.

— Легко и непринужденно.

Шагая рядом и болтая, они вышли из парка. Клеманс на ходу подпрыгивала, собирала цветы, хлопала в ладоши, пугая птиц. Ей было примерно столько же лет, сколько Антуану; она то дурачилась, то говорила серьезно, непрерывно меняясь, как хамелеон. С простодушным видом она воскликнула:

— Почему, почему нам не дают никого критиковать в свое удовольствие, называть дебилов дебилами, и уверяют, будто мы при этом выглядим злобными завистниками? Все ведут себя так, словно люди равны, словно мы все одинаково богаты, образованны, сильны, молоды, красивы, здоровы и счастливы, словно на свете живут только мужчины, притом белые, с огромными автомобилями… Но ведь это же не так! Поэтому я имею полное право протестовать, быть недовольной, не улыбаться тупо двадцать четыре часа в сутки, не молчать, когда вижу свинство или несправедливость, и даже ругаться. Никто мне не запретит.

— Никто, хотя… это довольно утомительно. Может, найдем занятие получше?

— Да, ты прав, — согласилась Клеманс. — Глупо тратить энергию на вещи, которые того не стоят. Побережем силы на то, чтобы развлекаться.

— И гулять на берегу.

— Гулять на берегу… Это из какой-то песни, да?

Клеманс напела мотивчик. Они шли по тротуару среди толпы работяг и безработных, студентов, пенсионеров, детей. В магазинах, булочных, банках не прекращалось ни на миг снование переливчатых кровяных шариков, коими являются люди в кровеносной системе города.

Мимо, сигналя, пронеслась машина. Метров через десять она остановилась на красный свет. Клеманс взяла Антуана под руку.

— Закрой глаза, — попросила она. — Хочу сделать тебе сюрприз.

Антуан повиновался. Легкий теплый ветер лохматил им волосы. Клеманс направляла Антуана, держа за локоть; она вывела его на проезжую часть. Метрах в ста обозначилась черная машина, которая стремительно приближалась.

— Ну вот, можешь открыть глаза.

— Клеманс, на нас едет машина, — спокойно заметил Антуан.

— Ты обещал довериться мне.

— Ничего подобного я не обещал.

— Ах да, я забыла тебя попросить. Доверься мне, хорошо?

— Клеманс, машина…

— Поклянись, что доверяешь мне, и перестань нудить, как слабак. И главное, не дергайся. Ну, поклянись!

— Ладно, клянусь. Я не двинусь с места, я не… двинусь с места…

Машина была уже метрах в тридцати и истошно гудела. Антуан и Клеманс не шевелились, прохожие останавливались и смотрели на них. В последний момент Клеманс дернула Антуана за руку, и они упали на тротуар. Автомобиль пронесся мимо, свирепо рыча и скаля зубы.

— Я героиня, я спасла тебе жизнь, — объявила Клеманс. Она вскочила на ноги и помогла встать Антуану. — Значит, мы связаны навсегда. Теперь мы отвечаем друг за друга. Как китайцы.

— По-моему, на сегодня эмоций достаточно.

— А у тебя есть какой-то лимит на эмоции?