Ирина Крицкая - У женщин грехов не бывает!

– А у меня с памятью что-то странное творится… – Гендельман повесил уже двадцать восьмую фотографию с цветочками. – Что было вчера, не помню, а что тридцать лет назад – вижу как в кино. Старость, что ли…

– Ты у меня договоришься… – Лера потянулся за коньяком.

Он поднес к монитору серебряный стаканчик. «Ирочка его пальчиками своими держала», – подумал.

А я так и знала! Так и знала! Фетишист! Я ненавижу трофеи и артефакты. Я бы с радостью швырнула эти его стаканчики под каток. Под трехтонный каток я бы их зашвырнула. И еще сверху притопнула бы всей своей тушкой. Я терпеть не могу ничего вспоминать. Поэтому у меня и не получилась эта книжка.

Я сама пришла к Лерочке. Вывалила в Сеть. Утром, в десять по Москве. Зачем пришла? Не знаю. Он прислал смс: «Маленькая, выходи в скайп». Я и вышла.

Даже не подумала, какой он меня увидит. На мне была юбка смешная, крестьянская, синяя в цветок, лифчик – и все.

– Не смотри! – Я отвернулась. – У меня рожа зареванная.

– Маленькая… Повернись. – Голос у него охрипший был, похмельный. – Повернись ко мне. Я тебя всякую люблю.

Я повернулась. Он вцепился в меня глазами, вперед к монитору подался. А я не могла на него спокойно смотреть, у меня губы опять задрожали.

– Я как в тюрьме… – говорю, – за стеклом.

– И я, маленькая.

Это ужасно! Смотреть друг на друга в камеру после реала. Когда руки сами тянутся гладить, и пальцы сжимают воздух, а дотянуться нельзя. Это очень неприятно. Лера щурился, высматривал розовый гипюрчик и тонкие бретельки на плечах, и мое лицо. Наверно, я ужасно выглядела с опухшей зареванной рожей. А потому что я не хотела скайп! Какой скайп? Я хотела броситься к Лерочке! Лицом и на хуй! На руках у него я реветь хотела. И чтобы гладил и качал, как в гостинице.

– Мы больше не сможем играть! – я психанула.

– Да, сложно…

У него в руках появилась бутылка минералки. Он сорвал крышку и бросил ее куда-то в сторону. Сделал глоток и остановился. Пузырьки ударили в нос. Он подождал и начал пить, а я смотрела. «Зачем я на это смотрю? Зачем я смотрю, как Лера пьет воду? – я думала. – Зачем я себя терзаю?».

– Я еще помню, как ты пахнешь, – у меня вырвалось.

– Помнишь, маленькая? – Он выдохнул после большого глотка.

– Да. Еще неделю, наверно, буду помнить.

– И я помню. И попу твою помню. И сисечки помню. Руками помню. Синяки еще есть?

– Да.

– Покажи.

Я повернулась спиной. Спустила юбку, а он опять к воде, сушняк у него был дикий.

– Тебе видно? – спрашиваю.

– Видно. – Он взял сигарету. – Прячешь от мужа?

– Да. Свечи зажгла. Чтоб свет не включать.

– Хитрая… – Лера усмехнулся. – Меня, наверно, так же обманываешь?

– У тебя, наверно, гадостям научилась!

Я встала включить чайник. Лера заглянул в мою кухню. В мою яркую счастливую кухню, с турецкими тряпками на окнах. Он мою люстру увидел, за спиной у меня в мониторе болталась кованая люстра, люблю я всякие изогнутые железяки.

Лера допил минералку. Бутылка упала из рук, укатилась. Я слышала стук. Повернулась к нему, и вдруг мне стало немножко весело – у него такие смешные простыни были, белые в голубой цветочек.

– Малыш… – Он вздохнул. – Я хочу, чтобы ты была рядом…

– Ага, – говорю и за юбку свою хватаюсь, почему-то мне срочно потребовалось ярлык оторвать, я всегда забываю срезать.

– Маленькая… – Он щелкал зажигалкой, сломалась зажигалка у него. – Не хочу тебя ни с кем делить. Даже с мужем.

А я не люблю! Не люблю все эти слова про «делить», про «рядом». Я их не понимаю. Я не понимаю, что нужно делать, когда слышишь такие слова.

– У меня зима уже! – я на него заорала. – Надо лыжи детям покупать!

Он глаза поднял в потолок. «Хороший потолок, – подумал. – Сколько лет ремонт не делали – ни одной трещины».

– Ты хочешь пожить прежней жизнью?

– Да, – говорю и ярлычок изучаю, значки рассматриваю, как стирать, как сушить.

– Понятно, – Лера висок растирал, голова у него болела жутко.

– Давай попробуем… – я наугад брякнула, – до Рождества.

– Хорошо, если ты хочешь, – он сказал.

Я отключилась. Лера прикурил и вздохнул с облегчением. Вспомнил, анальгетик есть у него в холодильнике. Он вышел из Сети. Выпил таблетку. Взял на руки кота. «Вернется», – пушистое гладил. «Вернется», – за ушком кота почесал. «На сто процентов знаю… вернется».

Все он знает! Все он давно уже знает. А я теперь тоже знаю. Я знаю точно: не бывает никакой прежней жизни! Не бывает прежней жизни – и все!