Доминик Дьен - Голубой дом

Майя машинально сунула руки в карманы куртки, чтобы отыскать там ватные шарики, которые она регулярно смачивала пачулевыми духами. Они по-прежнему были на месте, но запах духов полностью выветрился. Майя заплакала: у нее больше не было настоящего, не было семьи. Она стояла, хрупкая, растерянная, и смотрела на того ребенка, которым была и которого тысячи раз убивала.

В сумке-торбе, сшитой из марокканского покрывала, она нашла старую пустую пачку «Кэмела» без фильтра. Она курила те же сигареты, что и Ева.

Она вспомнила о двух индийских туниках, выглаженных и аккуратно уложенных в сундук. Одна была оранжевая, другая — фиолетовая.

— Я их выброшу, Майя, они все изорваны!

— Нет, ни за что! Они мне нравятся!

— Тогда постирай их, по крайней мере!

— Нет! Только не фиолетовую!

Фиолетовая туника пахла Эндрюсом. Он приезжал в Ашбери с родителями на несколько дней. Последнюю ночь он провел в комнате Майи. Они зажгли свечи и ароматические палочки, стали слушать «Пинк Флойд». Потом он распахнул ее фиолетовую тунику и начал ласкать ее груди. На следующее утро у нее болели губы: они процеловались всю ночь напролет. Эндрюс вернулся в Лондон. Майя завернула фиолетовую тунику в шелковую бумагу, чтобы его запах никогда не исчез.

При виде дедушкиных рубашек и жестяных коробок с краской Майя вспомнила фотографию Евы, снятой со спины, развешивающей на бельевой веревке туники и юбки, которые она красила для дочери в цвет пармской розы или зеленого миндаля.

Один из приятелей отца оставил здесь американскую армейскую сумку, с которой Майя пошла в школу. Как и все ее подруги, она изобразила на черном фетровом кармашке сумки сокращенное «реасе and love».

Сейчас она невольно отвернулась — от сумки пахнуло сыростью, как в былые времена. В отличие от выветрившегося аромата пачулей, плотная зеленая ткань по-прежнему пахла старым погребом, землей и корабельным трюмом. Майя всегда думала, что это запах американских солдат, что тот, кто раньше носил эту сумку через плечо, был высоким и красивым и что она его обязательно встретит. Но с тех пор как Ален рассказал ей о войне во Вьетнаме, Майя не ощущала в этом запахе ничего, кроме смерти — смесь грязи и засохшей крови. Теперь она носила эту сумку как вызов всему миру — с достоинством и вновь обретенным знанием. Сокращенные «реасе and love» густо усеяли пропитанную войной ткань. Майя чувствовала себя так, словно исполняла некую важную миссию.

Ален и Ева говорили о Эбби Хоффмане [3] Эбби Хоффман — американский бунтарь, идеолог «цветочной революции» и создатель движения хиппи, добровольно ушел из жизни в 1989 году. (Прим. ред.) . Именно он создал интернациональное молодежное движение в защиту мира. «Процесс над ним в шестьдесят девятом году инсценировало ФБР!» — кричал Ален. За несколько месяцев до смерти он написал на стенах гостиной черными буквами несколько фраз Эбби: «Я живу среди нации Вудстока… Это нация молодых безумцев. Каждый из нас носит ее в себе как состояние души…» Ален был страстной натурой… Майя думала о всех войнах, которые следовали одна за другой уже после Вьетнама. Теперь на улицы уже не выходят из-за этого тысячи людей… О смертях где-нибудь в Африке все узнают из выпусков теленовостей, для очистки совести посылают туда еду или ношеные вещи… Говоря «все», Майя подразумевала и себя. А потом подумала об отце.

Взгляд ее снова упал на разложенную на полу одежду, и она испытала очередной прилив эмоций. Это столкновение с собственной юностью было таким резким и неожиданным! Майя осторожно закрыла все окна на чердаке, словно для того, чтобы запахи прошлого не смогли ускользнуть, и вернулась в дом.

Она включила воду в ванной и, подойдя к телефону, набрала номер Евы. Никто не брал трубку. Было пять вечера. Майя впервые подумала о возрасте матери. Слегка встревоженная, она погрузилась в ванну.

Сидя на террасе у Эжена в компании Киски, Майя пила анисовый ликер. По мере того как смеркалось, подтягивались и остальные. Вечерний бриз приносил с собой запахи цветов, они смешивались с запахом светлого табака и аниса. Говорили о том о сем, потом о персиках Милу, уродившихся в этом году такими вкусными.

— Хочешь, Майя, принесу тебе целый ящик?

— Нет, спасибо, я через неделю уезжаю. Как-нибудь потом, ладно? Как дела у Милу?

— Отлично. Ты знаешь, что у него родился внук прошлой зимой?

— Да, Морис мне говорил. Это же надо — уже дед! Я как раз недавно думала о том, что лет через пять и я стану бабкой!