Доминик Дьен - Голубой дом

Словно надеясь, что музыка может стереть воспоминание о постыдных минутах, Майя подошла к проигрывателю, поставила «Stabat Mater» Перголезе и включила звук на полную мощность. Но вместо успокоения литургическое пение вызвало у Майи лихорадочную дрожь. Она снова почувствовала в глубине своего лона раскаленный огненный шар и поняла, что в ее жизни недостает чего-то крайне важного. Майя прошлась по всем комнатам, словно оказавшись здесь в первый раз. Мебель, фигурки из китайского фарфора, букеты садовых цветов, расставленные повсюду в вазах, — все было так прекрасно, чисто и невинно! Когда же она перестала по-настоящему жить, испытывать глубокие чувства? В какой момент решила погрузиться в это безупречное, неуязвимое существование?

Майя снова посмотрела на часы. Было около трех пополудни. Чем же занять время, чтобы забыть о собственном теле, в котором пробуждаются неукротимые желания?

Сидя на кровати с чашкой чая, она вновь подумала о Морисе и улыбнулась: «До чего же я смешна! Бедный мой Морис, если бы ты сейчас оказался здесь, я бы, чего доброго, могла тебя изнасиловать! Ты был бы в шоке, это уж Точно! Или все-таки нет?»

Майя надела белую футболку, обтягивающую грудь. Еще вчера она думала о том, что хочет стать бабушкой, а сегодня ей хотелось только одного — трахнуться со всем миром! Всего два дня — и такая перемена! Майя подумала, что нужно полностью избавиться от первого желания, чтобы осуществить второе. Всю свою жизнь она жила по этому принципу: отказаться от чего-то одного, чтобы получить взамен другое.

— Мама, — спрашивала она, — можно быть красивой, умной и богатой одновременно?

— Никогда, дорогая! Очень красивая женщина никогда не бывает умной. А умной всегда недостает красоты. Так уж оно ведется, ничего с этим не поделаешь.

— Но наверняка существуют люди, у которых есть и красота, и ум, и богатство!

— Да, но такие люди никогда не бывают счастливыми.

«Нельзя иметь сразу все, иначе будешь несчастна».

Глубоко укоренившись в сознании, этот постулат на всю жизнь стал личным девизом Майи.

Но теперь, внезапно снова почувствовав себя женщиной, Майя решила, что, поскольку ей уже нечего терять, она наконец может позволить себе брать от жизни все.

ВЕДЯ машину по извилистой дороге к деревушке Аронс, Майя думала о матери. Она не испытывала тревоги. Напротив, в душе ее поселилась некая эфемерная радость от предстоящей встречи с Евой.

Майя остановила свою малолитражку возле приоткрытых деревянных ворот. Идя по тропинке к дому, она услышала музыку и узнала Первую симфонию Малера.

Решение Майи навестить мать было внезапным, и она не предупредила Еву о приезде. Ей хотелось застать Еву наедине с собой, в той ее жизни, которую она никогда не разделяла с дочерью.

Лицо Евы, выглянувшей на стук в дверь, было встревоженным.

— Можно войти?

— Ты даже не позвонила…

— Нет. Но я приехала. Ты ведь меня приглашала.

— Я просила, чтобы ты предварительно…

— Какая разница, мама? — спросила Майя и, сдерживая раздражение, слегка толкнула дверь.

Она намеренно назвала Еву мамой — чтобы проверить, способна ли на это, и как это — произнести это слово вслух? Слово прозвучало так нежно… Если бы только она могла повторить его еще раз, даже без всякого выражения… Ей показалось, что в глазах Евы промелькнуло болезненное удивление.

— Ну что ж, входи, — сказала она, отстраняясь.

— Ты занята?

— Нет. Хочешь кофе?

Гостиная Евы была светлой и просторной. Здесь она работала, днем и ночью, здесь принимала немногочисленных гостей, здесь все чаще оставалась ночевать. Когда Майя вошла в дом, обеим женщинам и в голову не пришло поцеловаться, а теперь было уже слишком поздно. Майя присела на белый кожаный диван, а Ева быстро направилась в кухню.

Три четверти гостиной были отведены собственно под мастерскую. Два огромных мольберта из дубового дерева наполовину скрывали старую мебель, которую Ева покрасила в белый цвет. На полках стояли старые банки с вареньем, на полу — несколько ваз с отбитыми краями. В углу сгрудились картины. В плетеной корзинке вперемешку лежали тюбики с красками, которыми Ева пользовалась ежедневно. Это были светлые тона: белый, бежевый, перламутровый, розовато-песочный. Новая цветовая гамма не была ни контрастной, ни жесткой, как прежде. Все, что Ева рисовала теперь, имело одинаковый бежево-белый, почти прозрачный оттенок. Майя подумала о картинах, найденных накануне. Как они отличались от нынешних! Значило ли это, что с годами ее мать наконец обрела умиротворение?