Эфраим Баух - Оклик

Прыгаешь, прыгаешь, и каждый раз дергающий удар в шею, под уши, увеличивающий страх перед настоящим прыжком.

Но нет худа без добра: как ни пытались командиры улизнуть от тренировок, им это не удается, и ко всеобщему удовольствию новичков инструкторша по прыжкам с палаческим выражением на лице не дает им продыху. Особенно не везет командиру взвода Лузону (обычно он кричит: "Ма? Ми?", [89]и все втихаря зовут его «Ма-ми-му-у-зон»), совсем отчаявшемуся после двадцати прыжков с «Эйхмана», бесчисленных ударов, и в конце концов ущемившего ногу (все же говорят, не намеренно).

Тель-Ноф недалеко от Тель-Авива: иногда ты приезжаешь на ночь домой, с тобой пара дружков, начинается суматоха, выволакиваешь все свои одежды; штаны твои Амиру коротки, Бар-Хену узки, а Шабатон уходит в них с головой, вы уноситесь на Дизенгоф [90]пить пиво или смотреть кино, а вернувшись далеко за полночь, вспоминаете и вспоминаете, перебивая друг друга: "…Помнишь первое «Тридцать секунд, построиться внизу!», сваливается на голову, когда все сидят, разомлев; начинается кавардак, все ищут оружие, почти сшибая друг друга, втискиваются в узкий коридор, давят один другого и некоторых из соседнего взвода, выстраиваются кое-как по три с некоторыми по четыре в середине, команда упала с неба, командира не видно: прячется за стеной: но тут, на лестнице, одаряя всех беспечной улыбкой до ушей, неторопливо спускается Баршиша. Все с ужасом следят за ним: он вдруг останавливается, вспомнив, что забыл оружие, возвращается. И это еще не все: из барака павлиньей походкой важно выходит Швили. Привидение возникает из-за стены: «Скажи мне, Швили, ты почему всегда последний?» Швили секунду взвешивает ответ: «Н-н-но-о, командир, кто-то же должен быть последний, не-е-е?..»

"Швили? В Пелесе, помнишь, команда "Загорелся мотор", хватает лопату и давай швырять песок в мотор бронетранспортера. Тут новая команда – "Противник, 50 влево, вперед", все атакуют цепью, в разгар атаки Швили обнаруживает, что автомат забыл в транспортере, так он лопату наперевес и – "Огонь, огонь, бах-бах…" Атака захлебывается в хохоте, все корчатся по земле, Швили продолжает бой в одиночку…"

"…A помнишь ночную засаду? На Иордане? Лежим почти в воде, в густых зарослях. Холод собачий. Все промокли. Вдруг шум, треск, хрюканье: дикие кабаны, и прямо на нас. Забеспокоились: придется их гнать назад, размаскируем засаду, и тут – помощь с неожиданной и не с той стороны: Надлин, пребывающий в глубоком храпе, выводит такую фистулу, что кабаны, сразу же поняв сигнал, бросаются со всех ног наутек…"

Их тихие голоса, из соседней комнаты проскальзывающие в мой неглубокий сон, долго еще обсуждают только виденный фильм Вуди Аллена, и разговор их затем всегда будет всплывать в моей памяти озвученным сновидением, в котором самое главное, поразившее меня даже во сне, можно выразить так: им смешно и странно, как со стороны, видеть этих слабосильных еврейчиков, маменькиных сынков, вызывающих поощрительный смех самоуверенных неевреев, этот еврейский вариант чарличаплинского человечка.

В шесть утра везу их в Тель-Ноф. На перекрестке у сельскохозяйственной школы Микве-Исраэль, приткнувшись к одиноко бодрствующему светофору, который меняет огни на фоне замершего в дремучем сне Ботанического сада, стоя, спит Кальмар в ожидании нас (таким навсегда запомнится мне этот перекресток).

Восемнадцатого февраля родителей приглашают на первый парашютный прыжок.

День солнечный, прохладный. Не зная точной дороги на Пальмахим, долго петляю среди цитрусовых садов. Все, кто работает в поле и садах, кажутся замершими, греющимися на солнышке.

Наконец упираемся в огромное поле до самого моря, огражденное забором колючей проволоки. Вокруг нас, на зеленых холмах и среди редких деревьев разложился шумный табор таких же, как мы, родителей – с автомашинами, пирогами, выпивкой, дедами, бабками, внуками, и чей-то папаша из итальянских евреев, обладающих повышенной чувствительностью, спрашивает у всех успокоительную таблетку. Небо безоблачно, безветренно, тревожно, и неясно, откуда может возникнуть самолет и появится ли он вообще…

Между тем вас везут на летное поле. Выстраиваетесь в шеренгу в напряженном ожидании. Весь этот церемониал, пока приземляется огромный "Геркулес" и вы гуськом втягиваетесь в его брюхо, кажется странным и отчужденным, как в замедленной съемке. Отчужденно медленно длится полет, но вот распахивается дверь, резкий свет и ветер врываются внезапно в темное брюхо самолета.