Ирэн Роздобудько - Лицей послушных жен (сборник)

Довольно забавный пиджак с пришпиленными к синему бархату рукавами, как будто его бестелесный хозяин поднял руки вверх. И в этих «руках» пиджак держал по нескольку музыкальных инструментов.

Но она заметила только золотую изогнутую трубу. Саксофон!

Она обрадовалась так, как будто увидела старого знакомого. Как будто этот запыленный инструмент в витрине мог помочь ей устроить новую жизнь.

Она зашла внутрь магазина с радостной улыбкой на губах.

И застала ссору.

– Да поймите, глупая вы башка, мы уже год не принимаем самодельные мундштуки! У нас поставки с фабрики! И – хватит! Товар – не ходовой. Кто сейчас может позволить себе такую покупку?

Это кричал мужчина в черной холщовой куртке, стоявший за прилавком.

– Но вы же их брали! Брали, что характерно! – гудел, как труба, дядька в зеленой шляпе. – И заказывали еще и еще!

– Это было сто лет назад! Теперь – нет! Сколько раз повторять? – не сдавался мужчина в черном.

– Да вы, черт побери, хоть понимаете, о чем речь? Это же не фабричная штамповка! Это же – душа, настоящая душа, что характерно! Да у вас отбоя от покупателей не будет! Да еще и каких! Со всего мира!

– Да, мил-человек, – уже умолял продавец, понизив голос и посматривая в ее сторону, – я уже устал объяснять: не могу я взять левый товар! Без накладных. Без лицензий. Не имею права. Вы меня под монастырь подведете…

Мужчина в зеленой шляпе зафыркал ноздрями, как разъяренный конь, бросил на нее взгляд и, схватив за руку, потащил к прилавку:

– Вот спросите ее, спросите – если уж она вошла сюда, то, наверное, разбирается в музыке, – на каком инструменте ей было бы лучше играть – на фабричной штамповке или на изделии ручной работы?

А она в это время поглаживала рукой несколько блестящих наконечников, которые валялись на прилавке. И молчала. Заметив ее жест, мужчина в шляпе победно сказал:

– Вот вам и ответ, господин невежда! Ручная работа пальцы греет, что характерно.

И он начал собирать свой товар в деревянный ящичек, обматывая каждый мундштук крошечным замшевым лоскутком.

Когда все было собрано, сунул ящичек под мышку и, громко сопя, побрел к выходу.

Она пошла следом.

Она получила знак. И последовала за ним как нитка за иголкой.

Мужчина в зеленой шляпе шел не оборачиваясь до самого угла, где была припаркована старая «Таврия-Нова» такого же цвета, как и его шляпа. Он открыл дверцу и сел за руль.

Она поняла, что нитка оборвется, как только он заведет мотор. Но не двигалась с места, так как не знала, что делать дальше. Кошка знала бы это наверняка – просто заскочила бы в салон в удобный момент и забилась под сиденье.

Машина чихнула, заворчала и… заглохла.

Мужчина в зеленой шляпе выпрыгнул из нее, растерянно оглядываясь.

Заметил ее.

Умерил недовольное сопение и обратился к ней:

– Не будет ли барышня так любезна, чтобы чуть-чуть подтолкнуть это ландо?

О, как задрожала она каждой клеточкой своего затекшего после ночных хождений тела.

Как бросилась к капоту и уперлась в него руками.

Сдвинула, как Землю.

Мужчина попробовал завести мотор.

Он завелся.

Мужчина на секунду выглянул из окошка:

– Спасибо, красавица!

И она поняла, что больше нельзя молчать.

Первая фраза, которую она произнесла на «большой земле», была такой:

– Возьмите меня с собой.

Он не очень удивился, только спросил, куда она собралась путешествовать автостопом, потому что его путь – далекий.

Она не знала, что такое «автостопом», но вежливо объяснила, что у нее есть одна золотая сережка, чтобы заплатить за дорогу.

Он спросил, где ее дом. И не будут ли ее искать.

Она объяснила, что у нее нет дома. И некому искать ее.

Он спросил, правда ли это.

И она ответила так, что он сразу поверил ей.

И взял с собой…

Что-ха-рак-тер-но!»

Кода! [6]

…Полина отстранила от губ мундштук.

Мерцающие яркие тени осени догорали по углам мастерской.

Вечер за узким окошком приобретал другие цвета – багряный, коричневый, терракотовый. Солнце еще цеплялось за край обрыва, и его рваные лоскуты оставались в красных кронах деревьев.

Так же было и в день смерти пана Теодора – ровно семь лет назад.

Но за те три года он многое успел – научил ее всему, что знал сам, а главное – научил играть на своем стареньком альтовом. Теперь она не представляла, как бы сложилась ее жизнь, если бы не эта встреча.

Теперь она знала, что так должно было быть.

Должно было быть еще с того момента, когда сквозь запыленное стекло на крыше она впервые увидела и услышала именно ту музыку, которая до поры до времени дремала внутри нее свернувшейся золотой змейкой.