Я делаю книксен. Говорить первой полагается ей.
– Добрый день, Пат, – произносит госпожа Директриса. – Говорят, ты сильно заболела…
Я опускаю глаза.
– Что у тебя болит? – заботливо спрашивает госпожа Директриса. – Где именно?
Я прижимаю руку к груди с правой стороны.
– Сердце слева, Пат, – говорит госпожа Директриса.
Я перекладываю руку на левую сторону и краснею.
– Что с твоими волосами, Пат? – спрашивает она.
– Разве можно ходить в таком помятом платье, Пат? – спрашивает она.
– Чем от тебя пахнет? – спрашивает она.
И хмурит брови. Теперь ее взгляд не кажется мне ласковым, он постепенно леденеет. И от этого мгновенно внутри меня все холодеет и застывает, как воск в холодной воде.
– Говори мне правду, Пат! – приказывает она и… и кладет на стол мой, точнее, ЕГО, мобильный телефон. – Это мы нашли у тебя, Пат, пока ты спала! Говори мне правду.
Я молчу.
Я не могу врать, но и сказать правду тоже не могу.
Госпожа Директриса стучит пальцами по столу, выбивает барабанную дробь, как дождь по подоконнику. Наконец она говорит самое страшное:
– Я все знаю, Пат. Ты нарушила наши законы, Пат. И ты прекрасно знаешь, что должно быть дальше.
Она нажимает кнопку на столе, и в кабинет входят госпожи учительницы. Их двое.
– Сейчас тебя поведут в очистительный карцер, – говорит госпожа Директриса. – Там ты подумаешь о своих поступках и подготовишь речь для общего собрания. Потом, к сожалению, мы распрощаемся с тобой, Пат.
Мои ноги подкашиваются, и госпожи учительницы крепко подхватывают меня под руки.
И я слышу, как на столе звонит мой телефончик! Он играет прекрасную солнечную мелодию.
Учительницы крепко сжимают, крутят мои руки.
– Выведите ее, – говорит им госпожа Директриса, нажимая на кнопку ответа, и сообщает в трубку: – Вы ошиблись. У нас никогда такой девушки не было! – и отворачивается к окну.
* * *
Это комната в глубоком подвале, без окон.
Здесь есть железная кровать с тонким шерстяным одеялом, унитаз и один стул. Над головой едва теплится круглая лампочка, встроенная в потолок, она нестерпимо мигает каждые две-три секунды. И от этого начинают болеть глаза, прямо на лоб лезут.
За каменными стенами слышится какой-то шорох. На стуле стоит трехлитровая банка с солеными огурцами. Нам нечасто давали соленые огурцы – только свежие, с грядок или из теплиц.
И поэтому я сразу умяла целых пять штук! Если мне придется здесь умереть, то перед этим я успею съесть их все.
Раньше я думала, что «очистительный карцер» (нас не раз пугали возможностью оказаться в нем!) – это что-то вроде больницы: там чисто и светло и все время в душе есть теплая вода, чтобы помыться и тем самым очиститься. Думала, что туда приходит священник и ведет задушевные беседы, звучит музыка. Думала, что там есть окна…
Здесь нет часов, и поэтому я не знаю, сколько прошло времени. Вообще-то, я не люблю смотреть на часы, мне кажется, что они съедают время: часы, минуты и секунды, принадлежащие моей жизни.
Но сейчас мне становится страшно от того, что я не знаю, сколько я здесь и сколько еще должна здесь пробыть. За какой-то прошедший период времени я спала трижды. Но сон – это тоже из области моих кошмаров: он тоже крадет у людей приличную часть жизни.
К тому же я могла спать и час, и восемь или просто забыться на каких-то пятнадцать минут. Можно считать по огурцам: к примеру, нас кормили три раза в день. Если я сразу съела огурцы, а потом чувство голода возникло не так скоро – прошло полдня. Если настанет ночь, то я вообще не буду чувствовать голода долгое время. А может, кто-то зайдет сюда, занесет воду и еду. И тогда я расспрошу, который час и что будет дальше.
…Но никто не заходит.
Глаза болят от мигания испорченной лампочки.
И очень холодно.
Одеяло не спасает – оно влажное и короткое. Огурцы тоже не спасают от голода. Наоборот, теперь меня мучит жажда. Я пью рассол, но от этого жажда только усиливается. Язык распухает во рту.
Мысли путаются. По периметру комнаты бегает что-то серое. Я так думаю, что это мыши. Или у меня рябит в глазах. Или рябит внутри закрытых глаз, ведь я все время стараюсь опустить веки, чтобы защититься от мигания света.
Госпожа Директриса сказала, что здесь я должна очиститься и подготовиться к общему осуждающему собранию. Но я не знаю, что должна делать, чтобы очиститься и чтобы подготовиться.
Пить хочется все нестерпимее.
И я не могу думать ни о чем, кроме стакана воды.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу