Ричард Бах: Иллюзии II. Приключения одного ученика, который учеником быть не хотел

Он поднял травинку и оставил ее висеть в воздухе. Я знал, что здесь смогу сделать то же самое.

— Что для тебя истина, Ричард? Каковы твои наивысшие верования?

В этом месте, родившемся в результате того, что я вплотную подошел к смерти, мне легко разобраться, во что я хочу верить. И эти верования не безупречны, но для меня они уже являются серьезным шагом вперед.

— Всякий раз, когда мы думаем, что получили увечье, исцелиться следует прежде всего в своем сознании, — сказал я. — События нашей жизни зависят от того, какие идеи мы удерживаем в сознании — именно они определяют достающиеся нам испытания и дары.

— События, кажущиеся нам ужасными, необходимы для обучения, — продолжил я. — Чужие приключения вдохновляют нас, наши приключения вдохновляют других. Мы никогда не расстаемся, и нас никогда не покидает Любовь.

— Таково верование, которому я научился у тебя, Дон: ни одна смертная жизнь не истинна. Это все плоды воображения — видимость, Иллюзии. Мы сами являемся сценаристами, режиссерами и актерами своих жизненных постановок. Вымысел.

Последние слова увлекли меня прочь — я увидел образ своего бессознательного тела в больничной палате на Земле. По правую руку от меня располагается мир милых моему сердцу смертных людей, а по левую — посмертный скошенный луг. А единственной реальностью остается Любовь — ни образов, ни снов, лишь только Она.

С самого начала я не думал, что все это сон. Я летел на самолете. Потом нечто произошло, вслед за чем со мной случилось затмение и я попал в ту небесную комнату, а затем оказался здесь, чтобы переговорить с Шимодой. Как все это могло случиться? Как я оказался в больнице, если за миг до этого Пафф — целая и невредимая — летела в каком-то дюйме над землей?

У меня были ярчайшие воспоминания о произошедшем. Разве всю мою жизнь память не служила мне верой и правдой? Мой аэроплан был уже практически на земле. И там не было никаких проводов! Ничего не могло случиться. Но если ничего не случилось, почему тогда я очнулся в больнице? Ничего не могло произойти — ведь я так ясно и отчетливо помню, как мы летим над самой травой.

— Помнишь, что ты сказал мне? — прервал мои мысли Шимода. — Иллюзии — это то, что нам кажется. Они не реальны. Теперь ты думаешь, что твои воспоминания реальны, однако в этом мире ничто не реально!

— Но как отличить реальность? — Мне вспомнились наши полеты. Это было не сорок лет назад, это было прямо сейчас. Ласковый солнечный свет, наши самолеты, скошенный луг. — Ты хочешь сказать, что этот мир и мы сами, летающие над городками Америки и катающие пассажиров, — все это не реально?

— Ничуть.

Мой предыдущий сон был о больнице. А теперь я уже не опутан медицинскими трубками — радостный и здоровый, я болтаю со своим другом рядом с его Тревл Эйром и моим Флитом. Так была ли та больница реальной?

— Больница… — произнес он, — это тоже сон. И мы вместе с нашими планами катать пассажиров — сон. Пока он развивается, меняется, пока остается во власти пространства-времени — это сон. Ты ведь не совсем со мной согласен, верно? Ты думаешь, что все это реально — это место, где стоят наши самолеты, — не так ли?

— Дон, еще минуту назад я думал, что лежу в больнице. Затем я моргнул и проснулся здесь, рядом с тобой и нашими аэропланами!

— Так много снов, — улыбнулся он.

Его улыбка меня встряхнула. Что-то было не так.

— Мой самолет. Вот этот… но у меня уже давно нет Флита. Я его продал. Много лет назад.

Дон взглянул на меня вопросительно:

— Готов лететь?

— Нет.

— Ладно, — кивнул он. — А почему?

— Это тоже сон.

— Конечно. Все это — неправда. Всего лишь обучение во сне, длящееся до тех пор, пока ты не окончишь наконец школу.

— Школа во Сне ?

Короткая улыбка и кивок.

Аэропланы всколыхнулись — словно внезапный порыв ветра размыл их очертания. «Едва мы воспринимаем что-то как образ, это начинает меняться», — подумал я. Когда я общался с ним в былые времена, образы земли и воды, гаечных ключей и вампиров — все это менялось. Верования? Верования.

— По поводу твоих воспоминаний, — сказал Дон. — У тебя был отчетливый образ приземления?

— Отчетливее некуда! Звук! Я слышал шелест травы, бьющейся о шасси…

— А может быть, ты решил, что крушение слишком страшно, чтобы его запомнить? Не думаешь ли ты, что просто создал образ того, чего не было, — чтобы потом вспоминать?