Анри Монтерлан - Благородный демон

— Я поместил наши комнаты в разных концах, имея в виду дни пресыщения вами.

Она ничего не ответила, но ее рука скользнула к его руке.

Какой шаг вперед! Целый час они говорили о своем будущем, о квартире, которая должна быть «светлой, как паросский мрамор», о слугах, «не слишком проницательных», и кухне, «обильной, но вполне средней» (он заметил, что это ей не понравилось). И та-та-та, и та-та-та, все так легко, сердечно, по-домашнему — и так просто! Совсем как с законной женой. Он видел, что она во всем старается подделаться под его вкусы. «Она не будет мешать мне, — с изумлением подумал он. — Может быть, даже поможет, отдалив друзей». На какое-то мгновение он подумал, а не ускорить ли дело. Она поднимала на него улыбающиеся глаза, светившиеся нежностью, словно благодаря за ту любовь, которая была все-таки не более, чем искренняя привязанность.

— Если дело сладится, я застигну вас немного врасплох, как это и бывает в жизни. Ведь большинство браков случаются неожиданно. Я стремился к самой обыкновенной женитьбе и поэтому женюсь по-абсурдному. Не слишком надеясь на успех, но с любопытством, что же может получиться из нашего взаимного влечения. Заметьте, я все время говорю: «Если дело сладится» и ничего не обещаю. Вы рискуете ужасным разочарованием, думая, будто мы уже помолвлены. Я сам скажу вам, когда буду считать нас женихом и невестой.

Он спросил, что она собирается делать — пойти ли к нему (со всем обычно при этом происходящим) или куда-нибудь еще Соланж ответила, что ее мать видела фильм, где действие происходит в Шателейоне, там они жили летом, когда она была маленькой, и ей хотелось бы посмотреть этот фильм Косталь почувствовал, что у нее нет особенного желания отдаться его объятиям и поцелуям.

Никакое перо не в состоянии хотя бы отчасти передать всю тупость и вульгарность этого комически-слезливого французского фильма. Четыре сотни нищих духом с экстазом вылизывали бы весь этот гной. Наши друзья сидели там полчаса, и Косталь с удивлением заметил, что Соланж ни разу даже не вздрогнула от брезгливости. Правда, она не смеялась, но совершенно спокойно проглатывала самое ужасное. Конечно, Косталю приходилось, подцепив женщину и поведя ее в кино, уходить, потому что у него уже физически не хватало терпения. А здесь, когда действие переместилось из Шателейона на Лазурный берег, и он сказал: «А не пора ли?», — она ответила: «Можно и досмотреть». Значит, ей это понравилось! И распятый на кресле Косталь должен был испить все до самого конца.

«Что же, это я и так знаю, — думал он. — Но все-таки… Ведь она делает меня соучастником. И в большинстве низкопробных зрелищ мужчин видишь только потому, что туда их привели женщины. Будь на моем месте Брюне, я сказал бы: „Таков уж его возраст“».

В противоположность женщинам, юность не раздражает, ведь на все можно сказать: «Это возраст». Так и простому народу спускают то, что не прощают буржуазии.

Потом они обедали в ресторане. Он совсем не мог говорить с ней, это было сильнее него, и недоумевал почему — ведь совсем недавно они непринужденно болтали. Сначала ему показалось, будто его заморозил фильм, но потом он понял — просто совершенно не о чем говорить с ней. Он выкручивал себе голову, но ничего не придумывалось. «Мы еще не помолвлены, и уже не о чем разговаривать. Бракосочетание маленькой рыбки и стреляного воробья». Соланж как будто и не удивлялась его молчанию — такое состояние было для нее привычно.

Он намеренно выбрал дешевый ресторан, чтобы наказать ее за гурманство. Из обедающих ужасающе выпирало непробиваемое здоровье. Неужели для пристойного вида обязательно нужна чахотка? Как только они вошли, Косталь ощутил убийственную опасность. Взглянув на каждого из сидевших, он спросил себя: кто же победит в рукопашной? А все остальное — глупости. За столом он держался с утрированным спокойствием и каким-то глуповатым лицом. Однако же при малейшей зацепке схватил бы со стола нож и ударил.

По соседству сидели восьмеро обедающих: отец, мать, дочь, зять, мальчик, малюточка и бабур [14] Так в семье автора с материнской стороны называли младенцев (Примеч. автора). (счет не сходится, получается всего семеро). Здравомыслящий отец семейства. По мгновенной интуиции Косталь угадал, что он из Орана (колонист?), приехавший провести отпуск в «метрополии». Русый, с жесткими, коротко подстриженными усами и сильно растрепанной головой (к ней никогда не прикасался гребень), ведь он не какой-нибудь эстет, именно это и показывает его близость к земным делам. Мать с раздвинутыми под столом ногами, как и полагается вполне земным людям из Орана. Дочь — черноволосая смуглая козочка. Малюточка — idem [15] То же самое (лат.). . Мальчик, по приятному лицу которого сразу угадывалось, что его зовут Альберт. И, наконец, бабур — неиссякаемый болтун. Все семеро (или восьмеро?) оспаривали друг у друга первенство своими траурными ногтями: возможно, это был траур по иллюзиям французской колонизации Орана.