Василий Аксенов - Одно сплошное Карузо (сборник)

Много раз мне приходилось выезжать с бригадой журнала в различные города на встречи с читателями. Кстати говоря, встреча в Чикаго сильно напомнила мне эти прежние советские поездки. Энтузиазм публики повсюду был чрезвычайный, а однажды, кажется, в Ленинграде, студенты даже устроили редколлегии выволочку. Говоря о каких-то «проходных» сереньких стишках и рассказах, которые «Юность» время от времени (увы, слишком часто) печатала для отвода глаз, студенты кричали: как вы смеете печатаь такое говно в нашем журнале?!

Очередной, а впрочем, кажется, уже и последний кризис потряс журнал в первой половине 1969 года. Вдруг, нежданно-негаданно Евтушенко и меня исключили из редколлегии. В официальных письмах и его, и меня известили, что это произошло из-за того, что мы небрежно относились к нашим обязанностям. Большая ложь лучше всего себя чувствует на фундаменте из маленькой правды. Все, разумеется, понимали, что за этой акцией стоит что-то другое. Несколько лет спустя один из руководителей журнала признавался за рюмочкой:

– Мы старались вас отстоять, но те… – он красноречиво провел ладонью над своим плечом, как бы очерчивая невидимый погон, – они давили на нас со страшной силой.

Истина, впрочем, раскрылась задолго до этого признания.

Вместо нас в редколлегию были введены писатели Владимир Амлинский и Анатолий Кузнецов. Прошло несколько месяцев. Однажды летом я сидел в маленьком кафе в литовском местечке Нида. Вошел знакомый московский писатель. Слышали, сказал он, Анатолий Кузнецов попросил политического убежища в Лондоне. Он выступает сейчас по Би-би-си и говорит невероятные вещи.

Должен признаться, что первой реакцией моей на это сообщение был неудержимый хохот. Я воображал себе физиономии Полевого и других наших боссов и не мог удержаться от смеха. Засим – рывок к транзистору. Мой бывший приятель и в самом деле своими признаниями поражал даже тренированное воображение. Он сказал Анатолию Максимовичу Гольдбергу, что в начале этого года написал донос в КГБ на группу деятелей культуры, в том числе на Аксенова, Евтушенко, Гладилина и почему-то Аркадия Райкина и Олега Ефремова, якобы организовавших подпольную группу с целью демонтажа социализма. Сделал он это для того, чтобы заслужить доверие органов, чтобы его выпустили на Запад, то есть в конечном счете для того, чтобы сбежать и освободиться от угнетавшей его многолетней опеки этой организации.

Вот почему они нас выперли, а его ввели! Кузнецов говорил, что подбор имен этой «подпольной группы» специально был сделан им самым абсурдным образом, чтобы никто не пострадал, однако товарищам отнюдь не хотелось вникать в тонкости, они ухватились за донос, как за неожиданную бонанзу. Логика хаоса и абсурда направляла всю эту историю.

Настоящая история «Юности» – это, разумеется, история ее первых двенадцати или пятнадцати лет, когда она проходила период становления и перехода из одного кризиса в другой. С завершением кризисной поры она вступила, что называется, в «бальзаковский возраст», однако, в отличие от героинь неудержимого французского романиста, она не проявила склонности к романтическим приключениям, но лишь засохла у окошечка с пяльцами и с видом на магазин полуфабрикатов.

В принципе, авангардное начинание и не может существовать одно за другим три десятилетия, не вызывая сомнения в своей авангардности, а «Юность» все-таки была задумана как авангард. Иные славные журналы оставляли свой след в литературной истории, просуществовав не более одного, двух сезонов.

В этой связи вспоминаются «Зеленые холмы Африки», а именно замечательная сцена у костра в африканской саванне, когда какой-то случайный попутчик из числа европейских всезнаек вдруг опознал Хемингуэя и вскричал:

– Ба, да это, кажется, Хемингуэй, писатель из блестящей плеяды журнала «Квершнитт».

В молодые писательские годы большой соблазн принадлежать к какой-нибудь «блестящей плеяде журнала «Квершнитт». Такая плеяда, в принципе, сложилась в «Юности» к середине шестидесятых годов. Художественные ценности, созданные «плеядой», можно и нужно поставить под вопрос, однако существование весьма забавной, не очень-то советской, но очень творческой, заводной, полубогемной художественной среды вокруг журнала «Юность» – факт бесспорный.

Вспоминается один из выездов для встречи с читателями, а именно в Ленинград, на поля Мандельштама. «В Петербурге мы сойдемся снова, словно солнце мы похоронили в нем», – восторженный голос молодой Беллы оглашал Невский проспект. Мы шли за ней мимо Казанского собора в сторону Мойки, «блестящая плеяда журнала «Квершнитт». Солнечный морозный день, блестят купола униженной столицы, в хмельных парах шествует группа странных людей. Прохожие оборачиваются – что, мол, за публика – стилягами не назовешь, да и на иностранцев не очень-то смахивают, хоть и говорят стихами, ээ-ээ, братцы, да это же блестящая плеяда журнала «Квершнитт», никто иные… Так жарко, так невыносимо жарко! Белла смахивает с ноги свои бальные туфельки. Одна тонет в пушистом сугробе, другая уплывает в неизвестность на крыше троллейбуса. Можно и босиком, если Невский вымощен дактилями, ямбами и амфибрахиями!..