Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю

Упоминание о возрасте Аурике не понравилось, но фраза дочери о том, что они с Коротичем нуждаются в особом уходе, как-то приятно легла на душу. И Аурика Георгиевна не стала спорить и даже как-то совсем по-старчески протянула:

– Да уж, не семнадцать лет. Как подумаю, Наташка, шесть-де-сят! – выговорила она по слогам и нахмурила брови. – Раньше мне казалось, что шестьдесят – это обезьяний век. Вообще было непонятно: зачем в таком возрасте жить?! Папе своему еще всегда поражалась: зачем ему новый костюм, а к нему модный галстук, в шестьдесят три года! А вот сейчас понимаю – все еще хочется. Вроде бы я бабка! Представляешь, Наташка, твоя мать – бабка. Моей внучке четырнадцать лет.

– Кстати, бабка, я чего-то не поняла. А почему твоей четырнадцатилетней внучки не было на похоронах прадеда? Она что? Болеет?

– А чего ты меня спрашиваешь? У нее, между прочим, мать есть. Твоя сестра, кстати. Могла бы у нее поинтересоваться, где твоя племянница.

– Как-то мне не до этого было. Потом, ты же знаешь, от Альки ничего не добьешься. Она с годами все больше и больше становится похожа на своего Спицына: все надо клещами тянуть. Привыкла соблюдать свою врачебную тайну.

– Кому есть дело до ее врачебной тайны? Мне, знаешь ли, такие секреты даром не нужны. До сих пор не могу понять, как можно было выбрать такую специализацию – хирург-проктолог?! Всю жизнь чужие жопы разглядывать, – грубо прокомментировала Аурика дочерний выбор.

– Зато клиенты не переводятся. По статистике – геморрой присутствует у доброй половины человечества.

– Тем более, – скривилась Аурика Георгиевна. – Хотя Алька всегда такой была: все тихой сапой делала. Как она вообще замуж-то умудрилась выйти с ее темпераментом: головку повесит и ходит, как неприкаянная. Они со своим Валентином – два сапога пара. Оба малахольные. И Лерка такая же. Толстая и ленивая. Не семья, а три медведя.

– Нормальная у них семья, – вступилась за сестру Наташа, в глубине души тоже недоумевающая, как это их флегматичная Алечка выскочила замуж одной из первых и выбрала столь боевую профессию, даже не подумав, что будут писать в графе «место работы матери» ее дети.

– А я ничего и не говорю, – согласилась с ней Аурика, но тут же взяла свои слова обратно. – Хотя… я так не считаю. Я бы уже со скуки умерла, если бы у них жить пришлось: тюлени, а не люди.

Наталье Михайловне захотелось ответить: «На себя посмотри», но она удержалась и попыталась сменить тему:

– Ну ладно, с Леркой-то я разберусь. А вот с Ириной что делать?

– А что с Ириной? – зевнула Аурика и повернулась лицом к дочери. – Ты, кстати, храпишь?

– Откуда я знаю? – ничуть не удивилась вопросу матери старшая дочь. – Я же себя не слышу.

– Ненавижу, когда храпят, – опрометчиво завила Аурика Георгиевна и снова зевнула. – Сразу предупреждаю: захрапишь – разбужу.

– А ты?

– А что я?

– Ты сама-то храпишь?

– Я-а-а? – возмутилась Аурика, не желающая знать о себе ничего такого, что не вписывалось бы в ее представления о норме. – Я – нет. Иначе бы я знала.

– Откуда это, интересно? – съязвила Наталья Михайловна и, словно заразившись от матери, сладко зевнула.

– Мне бы папа сказал, – железно аргументировала свой ответ Аурика Георгиевна.

Наташа хотела было сказать, что именно папа в этом смысле и не может выступать независимым экспертом, но удержалась и промолчала, хотя язык так и чесался пройтись по указанному поводу. «Как же! Скажет он!» – сердилась она про себя, не решаясь рассказать о том, как часто ей приходилось принимать жалобы от младших сестер на предмет того, что ночью – хоть из дома беги, такие раскаты раздаются… Но отцу, похоже, было все равно: он втыкал в уши беруши, а иногда перебирался к себе в кабинет, где благополучно засыпал, после чего легко врал, что работал до утра. Для Михаила Кондратьевича важнее всего был покой драгоценной Аурики. Верный муж делал все для того, чтобы Прекрасная Золотинка не испытывала никаких моральных неудобств при мысли, что может издавать такие некрасивые на слух звуки.

«Должна ли я играть в эти игры?» – мысленно задала себе вопрос Наталья Михайловна и потянулась к торшеру, чтобы выключить свет хотя бы с одной стороны кровати.

– Что ты делаешь? – напугалась Аурика Георгиевна. – Не выключай, давай еще о чем-нибудь поговорим.

– Поговори со мною, ма-а-ама, – пропела Наташа слова известной песни и взмолилась: – Давай спать. Уже глаза закрываются. Между прочим, и у тебя тоже.