Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю

– Умер я, – отрешенно произнес старший Коротич и резко встал. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – автоматически ответил растерявшийся юноша и молча проводил взглядом выходящего из кабинета отца.

Это была их последняя встреча. И внешне она ничего не разрешила, даже, казалось, только усугубила разрыв между родными людьми. Любовь между отцом и сыном, так повелось изначально, всегда имела привкус обиды, которая в случае с профессором усиливалась еще и от того, что сын не принял его мучительной жертвы ценою в целую жизнь. «Да и что эта молодежь знает о жизни?» – успокаивал себя старший Коротич, держа перед собой портрет жены. Впервые за столько лет его посетило ощущение бессмысленности своего существования, но не оттого, что не стало Эммы, а оттого, что по-настоящему опустел дом, по которому бродил задумчивый беленький мальчик, обделенный отцовской любовью. «Но ведь она была!» – бормотал себе под нос профессор и понимал, что надо бежать, искать исчезнувшего мальчика, просить о прощении, признаваться в собственной глупости, рассказывать о своих чувствах и говорить, говорить… Но с места не трогался и только в сердцах переворачивал портрет жены. На плотном картоне химическим карандашом была сделана запись: «На добрую память». «Тень тени», – профессор цитировал Платона и думал о своем. Было счастье, осталась тень. Была Эмма. Тоже тень. Он сам стал «тенью тени», и его сын вырос в тени. А теперь он из нее вышел и не хочет обратно. «Имеет право», – с грустью признался себе профессор и впервые за много лет заплакал с каким-то странным наслаждением. Сын хотел свободы, а на самом деле – свобода нужна ему, старому дураку! «Какой смысл жить дальше?» – спрашивал себя он и радовался тому, что знает ответ. Жаль, что так поздно. Нет, хорошо, что так поздно: когда за плечами уже целая жизнь, и есть взрослый мальчик, и впереди – долгожданное освобождение от скорби буден. И все произойдет само собой, без всяких усилий с его стороны, просто потому, что пришло время…

Известие о смерти отца настигло младшего Коротича по возвращении из гостеприимного дома Одобеску, где Георгий Константинович, преисполнившись несвойственного для него доверия, показывал тому свою коллекцию ювелирных украшений, объясняя состав сплавов, чистоту камней и специфику огранки. Миша Коротич слушал отца божественной Аурики вполуха. Ну да, красиво. Разноцветные. Блестят. Глаз радуют.

Испытывая поклонника своей Золотинки на прочность, барон Одобеску за партией в шахматы задавал тому внешне ничего не значащие вопросы: о жизненных планах, об отношении к браку, к детям, к профессии. Ответы Коротича убеждали Георгия Константиновича в том, что сидящий перед ним молодой человек мог бы стать хорошей партией для его дочери. Не хватало одного: согласия самой Аурики.

– Бесит, бесит, бесит! – кричала девушка на отца, как только тот призывал ее повнимательнее присмотреться к поклоннику.

– Ну что тебя бесит, дитя мое? – поднимал брови Одобеску и готовил аргументы.

– Он ниже меня на голову.

– В нашем роду все женщины на голову выше своих мужей. Это не новость. Это дань традиции.

– Но ты же высокий, – парировала отцу Аурика.

– Ошибка природы, я уже объяснял. Да и потом, кроме моего отца, никто не пытался жениться на родственницах.

– Ну и что? Представляешь, как мы смотримся?

– Меня лично не смущает. Низкорослый мужчина преумножает красоту своей женщины. Это общеизвестный факт. Твоя красота столь ослепительна, что небольшие погрешности во внешности партнера ей точно не помешают.

– А с чего ты вообще решил, что я хочу замуж? Ты что? Хочешь от меня избавиться?

– Упаси бог, Золотинка. Будь моя воля, я превратил бы тебя в камень и водрузил бы его на своем ночном столике.

– Ага, – смеялась Аурика, – а Глаша бы смахивала с него пыль и клала бы к его подножию лютики.

– Никаких лютиков, – вступал в игру Георгий Константинович. – Только лилии!

– Папа, ну хватит дурачиться. Я все поняла. Ты не хочешь, чтобы я выходила замуж!

– Ты меня разгадала! – хватался за голову Одобеску и одним глазом подмигивал Глаше. – Но все-таки я не стал бы с такой категоричностью отказывать небезызвестному молодому человеку.

Аурика собралась было вновь завести свою привычную песню о том, что Коротич – дурак, но вовремя спохватилась и выложила следующий аргумент:

– Между прочим, твой Миша просто мой товарищ. У него вообще в голове, кроме математических формул, ничего не задерживается. Он даже в кино о своей математике думает. Да он вообще в мою сторону не смотрит. Когда девушка нравится, ведут себя по-другому.