Милослав Швандрлик - Черные бароны или мы служили при Чепичке

— Прикажите меня расстрелять, товарищ лейтенант, — предложил ему актёр. — Избавитесь от меня, и меня избавите от страданий.

— Неплохая мысль, — замечтался Гамачек, — я бы с великой радостью так и сделал, только я, как командир отдельной роты, могу вам вкатить максимум семь дней строгого ареста, и я так сделаю, если вы сейчас же не отправитесь на работу. Ну что, Черник, пойдете?

Актёр грустно завертел головой.

— То есть лучше вас под арест? — потрясённо удивился лейтенант.

Черник кивнул.

— Ну вот что, Черник, — сказал поручик через некоторое время, — вы сачок и безнадёжный лодырь! На стройку не пойдёте, потому что вы там не выполните норму и еще бог знает что устроите! Останетесь в роте, Черник. Но не как больной, а как дежурный. Будете нести дежурство через день, и, таким образом, на работу ходить не будете. Возможно, вашему позвоночнику как‑нибудь полегчает.

— Я тоже надеюсь, — кивнул актёр относительно довольно.

— А теперь убирайтесь с глаз долой, — зарычал Гамачек, — всё равно это очень грустно, когда такой индивидуум, как вы, даже не стыдится! Сейчас же куда‑нибудь спрячьтесь, а в четыре у вас начинается дежурство!

Лейтенант Гамачек вернулся в свою комнату, и еще ненадолго завалился в постель. Потом умылся, побрился, позавтракал, и отправился на стройку контролировать своих подчинённых.

«Ну что, доценты?» — покрикивал ефрейтор Галик на трудящихся новичков.«Вкалываете? Вкалываете? Вот поразомнёте кости, вот узнаете, что такое настоящая работа! Это не то, что корпеть над бумажками, да глазеть в пробирки! Здесь вы у меня увидите, что почём!

Он прохаживался по стройке, выпячивал колесом свою куриную грудь, и довольно посмеивался. На его чёрных погонах сияла красная лычка, на добрый сантиметр шире, чем позволял устав, поскольку Галик стремился, чтобы гражданские принимали его за старшего сержанта. Ему уже несколько раз указывали привести лычку к установленному размеру, но Галику каждый раз удавалось отвертеться. Он надеялся, что в ближайшее время будет повышен до младшего сержанта, и тогда все стало бы куда проще. Он сблизит две лычки так, чтобы между ними не было зазора, и таким образом у него на погонах засверкает одна широченная лычка, какие носят только старшие сержанты. Уж поскорее бы!

Ефрейтор остановился возле солдат, копающих окоп.

— Копаем, Кефалин, копаем! — подгонял он, — Не болтаем, не прохлаждаемся, по сторонам не смотрим, работаем!

Тут, откуда ни возьмись, появился мастер Францль.

— Ты что тут делаешь, прощелыга? — налетел он на Галика, — Очень рад тебя тут видеть!

Ефрейтор покраснел от злости.

— Я наблюдаю за личным составом, — сказал он, — и предлагаю вам принять это к сведению! И вы на меня кричать не будете! Теперь уже нет!

— Ах ты, фраерок, — разозлился мастер. — Если хочешь, чтобы я на тебя не кричал, нечего болтаться возле стройки! Опять дали погоны какому‑то поганцу! Еще не родился такой тунеядец, какой был ты! А уж я‑то много чего повидал!

— Не критикуйте меня перед подчинёнными, — запищал Галик, — Не снижайте мой командирский авторитет! Тем самым вы подрываете доверие к командованию нашей народно–демократической армии, чем снижаете обороноспособность нашей родины! Вы реакционер, и я вам обещаю, что ваши слова вам чертовски дорого обойдутся!

Мастер несколько опешил, поскольку теперешний Галик явно не был тем Галиком, который работал под его началом год назад. Из кривоногого лодыря и воришки вырос самоуверенный защитник социалистических идей, и, похоже было, что просто так он отступать не намерен.

— Я на вас буду жаловаться, — продолжал ефрейтор, — а вы подумайте, прежде чем вмешиваться в мои полномочия.

Он гордо повернулся и отошел от остолбеневшего мастера. Прошло некоторое время, прежде, чем Францль опомнился.

«Такой засранец», — ворчал он про себя, злобно отплёвываясь, — «такой лодырь, ленивый как корова, и ещё мне будет… чёрт знает, что творится!»

И он пошёл к себе в будку подкрепиться глотком местного рома.

Незадолго до завтрака случилось первое ранение. Рядовой Ясанек, замахиваясь киркой, попал себе по лицу и выбил два зуба. Со стоном он выронил коварный и небезопасный инструмент, при этом ещё полоснув себе по голени. Тут Ясанек повалился наземь, и принялся пронзительно причитать. Окружающие к нему отнеслись с благодарностью, потому что появился повод бросить работу. Все сбежались вокруг Ясанека и стали утешать несчастного бойца. Однако тот никого не слушал, и, свернувшись в клубок, плакал, стонал и жаловался.